Глава V. Кто вы, Рыцари плаща и кинжала?
19 февраля, 2017, Автор: Andre Категории:Чужие сны или ...,Кто вы, Рыцари плаща и кинжала?
Эти воспоминания вихрем пронеслись в его голове, под взглядом Сергея и, сделав руками движение, будто бы пытается стереть следы похмельной молодости, спросил:
— Слушай, как пишется «в следствии» или «в следствие»?
— По моему через «и». А что пишешь?
— Да вот второй день сочиняю Отказной, будь он не ладен. Местные пьянчуги устроили разборки и одного из своих в круг поставили: четыре ребра, нижняя челюсть, кисть левой руки, левый глаз заплыл так, что не видно, по всему телу множественные гематомы. Из больницы естественно пришла телефонограмма, а он говорит, что сам упал.
— Надо наверно исследование провести, — неуверенно подсказал Сергей.
— Если мы проведем исследование, медики «сто процентов» дадут заключение, что получить такие повреждения в результате однократного падения он не мог. Да били его, что там говорить. А Барабанов уперся как… вынь ему, да положь Отказной, — не пытаясь, скрыть волнения, говорил Груздь.
— А что, можно по материалу принять решение без предварительного исследования? – пытаясь извлечь из памяти, то, что осталось после сдачи экзаменов, поинтересовался Игорев.
— При таких повреждениях? Нет, конечно. А что собственно я мучаюсь? В его объяснении указаны целых четыре кликухи. Наверняка если не во дворе, то в пивной околачиваются. Опрошу их, и пусть он тогда сам лепит отказной, как хочет, — решительно заявил Петр Иванович, видимо имея в виду заместителя начальника отделения милиции по линии уголовного розыска, и поднялся из-за стола.
— Можно я с тобой?
— Оружие есть?
— Не выдали еще.
— Ну, тогда, — в раздумье, оглядывая кабинет, делал вывод Груздь, — иди-ка ты домой. Барабанова сегодня уже не будет, — и он положил обратно в карман ключ от кабинета, который еще только что собирался оставить Игореву.
Нет, ему понравился подтянутый, в хорошо выглаженном костюме новый опер, обративший внимание на разрисованность его рук, впрочем, эти художества замечали все, но проявивший тактичность, не поинтересовавшись причиной их появления. Но оставить в кабинете незнакомца, после того происшествия он не мог.
* * *
В отделение Петр Иванович был переведен около четырех месяцев назад, так как из наиболее близких к дому, в этом наблюдалась самая большая текучесть среди сотрудников уголовного розыска. В те же дни в ППС на должность командира взвода, в связи с переменой места жительства, говорят, он женился на москвичке, был переведен Гуреев Олег Николаевич. Гуреев отказался занять одну из свободных должностей, имевшихся в избытке в уголовном розыске, сославшись, на то, что не имеет склонности к этой работе. А так как должность командира роты, которую он занимал по предыдущему месту службы, была занята, его назначили взводным. Олег, не проявив никакого недовольства, хотя был в звании капитана милиции, принял обязанности и с той степенью прилежания, которая не раздражала и не привлекла к нему излишнего внимания руководства, исполнял их. При составлении графиков, с легкостью соглашался на работу в выходные и праздники. Любил проверять наряды по ночам, чем сначала раздражал подчиненных, но поскольку не придирался, они постепенно привыкли. Правда была у него одна странность: проверив за полночь посты, он любил угостить сотрудников дежурной части, включавших в себя дежурного и помощника, точнее постового при камерах. Поскольку народ был не против, скрасить ночные часы дежурства, парой рюмок, эту странность Гуреева отнесли на не складывающуюся семейную жизнь и перестали обсуждать.
Недели две назад капитана Гуреева вызвали в РУВД и предложили занять освободившуюся должность командира роты в соседнем отделении, но он отказался, пояснив, что это будет занимать больше времени, а у него молодая жена и без того недовольна, что приходится работать по ночам. Районное руководство, разумеется, не знало, о том, что ночные смены, да в таком(!) количестве это его собственная инициатива. И поэтому руководители решили немного подождать, пока ленинградец, быстро наведший порядок у себя во взводе, свыкнется с мыслью о новом назначении. (В самом деле, был же он до этого ротным и характеристики пришли положительные.) Для чего в ближайшее время собирались вызвать его вместе с ротным пару раз с рапортами о состоянии дел, а то надо же придумал – жена недовольна будет, что его повысят. Бред какой-то. А в понедельник «грянул гром среди ясного неба».
С одной из дежурных смен, Олегу не удалось найти контакта на почве ночного угощения, конкретно с самим дежурным – майором милиции Лабудько. У последнего на двадцатом году службы открылась язва да такая, что ему не то, что выпивать, а есть-то, нельзя было. Отлежав уже несколько раз в госпитале, он понимал, что могут комиссовать, а он увольняться, не собирался. И больше чем болезнь, не дававшая возможности ему выпить на дармовщинку, ему не давала по ночам спать мысль о возможной утрате столь привычного образа жизни.
В пятом часу утра, отгадав все имевшиеся кроссворды, и устав тянуть жидкий чай с травками, он со злостью посмотрел на сержанта, с большим удовольствием спавшим и за него, и пошел в туалет. Ему показалось, что под дверью кабинета, занимаемого оперуполномоченным Груздем, мелькнул свет. Розыскники иногда оставались на ночь, если работали с задержанными, но ведь не доставляли никого, иначе бы он знал. Да и дежурный опер ушел еще до полуночи. Лабудько дернул ручку – дверь была закрыта. Правда, иногда перепив, ребята оставались ночевать в кабинете, но за несколько месяцев работы Груздь не был замечен не только выпивши, но и как участник алкогольных посиделок. Можно было подумать, что он вообще не пьет. Дежурный дошел до туалета и, открыв настежь дверь, отпустил. Увлекаемая пружиной, она хлопнула с такой силой, что затряслись стекла в окнах и панели, которыми был отделан весь коридор. Под их дребезжание, дежурный на цыпочках метнулся обратно к двери оперуполномоченного, и застыл, затаив дыхание. Буквально через мгновение послышались металлические щелчки, поворачиваемого в замке сейфа ключа. Майор оставался, не движим. Приступ язвы начался неожиданно, и как всегда в самый не подходящий момент. Не смотря, на то, что в это время единственное окно в конце коридора света почти не давало, в глазах дежурного потемнело. Он сжал зубы, что бы не застонать от боли, разрывающей желудок. Не слышно повернулась ячейка замка, и дверь, не скрипнув, чуть-чуть приоткрылась. Не обнаружив ничего подозрительного, неизвестный открыл дверь только, что бы пройти боком. Как только фигура ночного гостя, показалось на столько, что Лобудько смог определить рост, последний нанес в нижнюю часть головы удар кулаком, с криком выплеснув, накопившуюся в желудке, и сдерживаемую до этого усилием воли, боль. Судя по результату, теоретики боевых искусств видимо говорят правду, утверждая, что крик, усиливает удар до полутора раз. Нащупав выключатель, дежурный увидел на полу, лежащего по стойке смирно нового командира взвода, из кармана, которого торчал круглый фонарик. Пульс не прощупывался. Лабудько, решив, что если Гуреев мертв, то им обоим торопиться некуда, стал, проверять карманы взводного. Каково же было его удивление, когда во внутреннем кармане он обнаружил связку, десятка три, ключей от сейфов, не имеющих номеров. Увлеченный осмотром, он не заметил, как за его спиной появился замполит, бывший ответственным в этот день.
Далее события развивались по отработанной схеме. Когда через сорок минут приехала скорая помощь, в отделении уже было все руководство и оперуполномоченный Груздь, определивший, что из сейфа ничего не пропало, но в нем похозяйничал посторонний, так как папки лежали не в том порядке. К общей радости медбратья оживили «покойника», всего лишь, потерявшего сознание, в результате близкого знакомства с дежурным. После того, как кандидат на должность командира роты пришел в себя и начал лопотать, что искал сахар – очень, видишь ли, хотелось чайком подластиться, его обыскали вторично, и нашли еще одну связку ключей, но уже от дверей кабинетов. Этого собственно следовало ожидать, а иначе, зачем ему ключи от сейфов. Не смотря на то, что к обеду было установлено, что ни документация, ни что бы то ни было еще, не пропало ни в одном кабинете, скрыть ночного происшествия уже было нельзя. Надо было что-то делать. Поскольку капитан милиции Гуреев продолжал нести все тот же бред про сахарочек, жаловался на голову, и руки у него тряслись на столько, что он не мог даже расписаться, не то что бы самостоятельно написать рапорт – его посадили в камеру. Проведя служебное расследование, вызвали психиатров. Прибыли три здоровенных молодых мужика, которым полосатая тюремная одежда пошла бы куда больше белых халатов и женщина-водитель мало, чем отличающаяся от только что описанных. Уточнив, действительно ли пациент является сотрудником милиции, и изъято ли у него оружие, не задав последнему ни единого вопроса, развернули смирительную рубашку, и хотели, снять с него шинель. Но, передумав, попросили наручники, и ловко застегнув их на запястьях, повели Олега к выходу. При этом женщина-водитель прихватила фуражку капитана, небрежным движение, бросив в нее связки ключей, все это время лежавшие на столе, прикрыв их скомканной портупеей. Никто из находившихся в тот момент в кабинете, не обратил внимания на ее действия, поскольку сосредоточились на мысли о том, какие кадровые перестановки повлечет данное происшествие, провожая взглядами в «последний путь» не столько командира взвода, сколько свои карьеры в его лице.
Насколько бы были удивлены руководители отделения милиции, занятые в настоящее время поисками «козла отпущения», поскольку было совершенно понятно, что руководство РУВД только «шкурой» самого Гуреева не удовлетворится, если бы видели, как машина с красным крестом на прожекторе, въехала во двор крайнего дома по их улице.
П-образную территорию внутренней части дома отгораживал сплошной деревянный забор, переходивший в железную крышу, смыкавшуюся с домом на уровне карнизов окон второго этажа. При приближении машины открылись одностворчатые ворота. Машина въехала и, остановившись в дальнем углу, не подавала признаков жизни, после того, как водитель выключил двигатель. Такой же однотонно серый, как забор мужчина лет около пятидесяти в кепке, не смотря на теплый летний вечер, закрыл ворота, которые, не скрипнув, слились с забором на столько, что определить контур ворот было не возможно, на столько ровно были подогнаны доски. Только после того, как был наброшен засов, двери машины открылись и в темноте импровизированного гаража появились двое. Пройдя через две двери, они остановились в слабом свете настольной лампы. Первый — один из санитаров, правда, уже без халата, молча сунул под зеленый стеклянный абажур темно-бордовую корочку документа. Сидевший за столом, приготовившись, что-то записать, при их появлении, положил ручку и, не поднимая глаз, произнес: «До конца коридора на право кабинет двадцать четыре. Комната под номером двадцать четыре во втором коридоре была одна. Не с этим конкретным номером, а вообще одна. Не постучавшись, медик толкнул дверь и, бросив с порога короткое «разрешите», не дожидаясь ответа, человека сидящего за массивным столом в другом конце шестидесяти метрового кабинета, быстрым шагом подошел к нему.
— Ну? – сидевший за столом, посмотрел на санитара, принявшего строевую стойку, так будто бы тот мог его ударить.
— Думаю, что никто не заметил. Во всяком случае, нас не остановили, и никто не спросил, зачем мы забираем ключи, — при этом отвечавший, выложил, перед сидящим обе связки ключей, обнаруженные у Гуреева.
— Рапорт с подробнейшим описанием момента изъятия ключей и этого, — он закашлялся, чуть не назвав фамилию ожидавшего в коридоре, — милиционера позови.
Теперь хозяин кабинета рассматривал капитана, строевым шагом входящего в кабинет. Остановившись ровно по середине кабинета, тот отработанным движением, приложил руку к фуражке и доложил о своем прибытии. Но при этом упомянул только звание, не назвав ни фамилии, ни структуры. «Прямо как на маскараде, — подумал сидевший, разглядывая форму Гуреева, — хотя почему(?), он за эти погоны зарплату получает и службу несет. Если бы все милиционеры исполняли свои обязанности, как этот капитан, то ему бы не пришлось носить эту шинель» Подполковник Боренцов, так звали сидевшего в кожаном кресле человека, взглядом указал на стул с кожаной обивкой капитану милиции Гурееву Олегу Николаевичу, в «быту», как говорили в конторе – Шкляеву.
Имя и отчество было решено оставить настоящие, для удобства и во избежание так сказать. За восемь лет после окончания Высшей школы и специальных курсов Шкляев-Гуреев привел на скамью подсудимых и к увольнению по нереабелетирующим обстоятельствам не один десяток старших офицеров милиции. В последний раз, когда одна из районных прокуратур г.Ленинграда возбудила дело сразу против четырех офицеров, чуть не «наступив» на командира роты, его решили перевести куда-нибудь подальше, но на верху думали по другому, и капитан оказался в Москве. Без труда, заняв должность командира взвода, он всего за четыре ночные смены первых двух недель подобрал ключи ко всем интересующим его кабинетам. После обнаружения в сейфе начальника отдела, вторых экземпляров ключей от сейфов почти всего отдела, задача его значительно упростилась. Сделав слепки, и оставив их в почтовом ящике, он уже в тот же день получил исполненный заказ.
* * *
Польстившиеся на дармовую выпивку, проходившую двойной разлив, дежурные по отделению не обращали внимания на взводного, проводившего по пол ночи в ленинской комнате или бродившего по коридору, вместо того, что бы проверять посты. Гуреев-Шкляев мог бы за одну ночь проверить не менее четырех сейфов, но больше одного не осматривал, опасаясь быть застигнутым за своей основной работой. Выполнение задания сдерживалось не желанием одного из дежурных – майора Лобудько, принимать угощение, а подполковник Боренцов все время торопил. В ту злополучную ночь, распределив постовых по маршрутам, Гуреев улучил момент, когда Лобудько находился в оружейной комнате, а помощник вышел покурить, и высыпал в только, что заваренный сержантом чайник, серый порошок из бумажного пакетика, типа тех, в которых в аптеке расфасовывают лекарства, и ушел проверять посты.
Сержант милиции Киреев Рафик Абдурахманович, вернувшись из туалета, сполоснул кипятком, вымытую только что в туалете холодной водой кружку, и выплеснул в форточку. Капельки горячей воды поползли по стеклу, размывая многолетние наслоения пыли перемешенные с табачным пеплом.
— На улицу выйти лень, — себе под нос пробурчал майор.
Рафик не услышал замечания или сделал вид, что не услышал. Налив полную кружку зеленого чая, он положил за щеку кусочек сахара и стал отхлебывать, причмокивая от удовольствия. Послушав немного издаваемые Киреевым над кружкой звуки, дежурный вынул из сумки, стоявшей под пультом, видавший виды двух литровый китайский термос и налил себе в стакан. По дежурке распространился аромат индийского чая смешанного с какими-то травами. Плотно завернув крышку, он убрал термос и развернул газету с кроссвордом. Рафик Абдурахманович напившись вволю зеленого чая, свернулся калачиком на топчане и затих. «Вот Азия, — подумал майор, посмотрев на мгновенно уснувшего сержанта, — целыми днями пьет чай, курит и дрыхнет за двоих – не служба, а сказка. Четыре года, как в Москве, а говорить, толком не научился. Да нет, правильно они делают, что бегут из своих аулов в столицу, где они еще такую работу найдут. У себя бы его хрен взяли»
Для Лабудько потянулись томительные часы в ожидании приступа язвы. Отложив очередную газету, он положил голову на стол: «Разбудить, что ли Рафика, да самому лечь…» Мимо дежурки, кто-то прошел. Майор, оторвав голову от стола, посмотрел в спину удаляющегося по коридору капитана Гуреева: «Этот еще тут бродит, вместо того, что бы посты проверять. То же наверно сейчас в ленинской комнате спать завалиться. Живет рядом, женился недавно… вот тоже придурошный» Кроссворды заканчивались, а сними и терпение – резь в желудке усиливалась. Лабудько встал и медленно двинулся по коридору на перерез карьере подполковника Боренцова.
* * *
Шкляев присел на стул и медленно выдохнул:
— Разрешите доложить?
— Мы все слышали, потом рапорт напишешь. Коротко, самую суть, а я уж подумаю, как подать начальству. А отдельно мне изложишь все, что удалось выяснить до сегодняшнего дня, включая разговоры. Со своими выводами и поменьше домыслов. Домой тебе нельзя — капитан милиции Гуреев с сегодняшнего дня пациент Кащенко.
Олег поежился, а подполковник продолжал:
— Пока побудешь здесь. Жаль, конечно, если твоя жена станет вдовой. Легализованный ты такой карьеры не сделаешь. Есть у меня, в общем-то, одна мысль не знаю, как получится. Ты тоже давай думай, как выходить из положения будем. К стати учти, если не дай бог, то за похороны я из твоего денежного довольствия вычту.
На последних словах Боренцова Олег начал расстегивать шинель – ему не было душно, просто он понял, что подполковник нашел выход, а значит пока можно расслабиться. Зазвонил телефон внутренней связи.
— Слушаю. Да. Кто? Что говорит? Где сидит? – в лице подполковника Боренцова накапливалась растерянность.
* * *
Заместитель начальника отделения милиции по политической части майор милиции Панов Виктор Валентинович звезд с неба не хватал, он предпочитал звезды на погонах. Приказы о присвоении ему очередных званий издавались день в день. Ни в своем отделе, ни в РУВД его не любили именно за то, за что продвигали без задержек по службе – его доклады о событиях в отделении включая личные взаимоотношения между сотрудниками, частенько ложились на стол руководства раньше, чем они происходили. Его жизненным кредо было: «Доклад не оклад, но может повлиять на последнее» и поэтому Виктор Степанович считал, что знать все и обо всех его служебная обязанность, дабы, что не опорочило его в глазах руководства. А разговоров за спиной он не боялся, так как сам их инсинуировал, исходя из того, что чем больше возни, тем больше информации. Когда год назад, месяца за три до присвоения очередного звания, капитану Панову предложили занять аналогичную должность в другом отделении с целью укрепления дисциплины резко пошатнувшейся после того, как быстро и без шума «ушли» на пенсию его коллегу по политической части в виду не сложившихся отношений с районным руководством. Виктор Степанович понял, что в случае отказа не видать ему майорской звезды. Звание то он получил в срок, а вот продуктивно, для себя, конечно, построить взаимоотношения с коллективом, так же как на предыдущем месте ему не удалось, в особенности со службой уголовного розыска. Да и как с ними было работать, если оперативные сотрудники оставляли свои места, как осенние листья при каждом порыве внутриведомственного ветра. Конечно, приходили новые, но на все нужно время. Оперативники не были склонны обсуждать свою работу и взаимоотношения с кем-то кроме непосредственных коллег. А после того, как к ногам начальника отделения из своего кабинета его выбросил зам. по розыску на глазах своих подчиненных, работать с последними, стало совсем не возможно. К тому же Сергей Сергеевич вмешиваться в конфликт не стал.
Обратив внимание на частоту ночных дежурств нового командира взвода, Панов не увязал их с работой уголовного розыска, но, решив, что дело не чисто, стал присматриваться к Гурееву. Когда до него дошло, что капитан по ночам накрывает стол дежурным, Виктор Степанович сообразил, что в случае выявления подобных взаимоотношений, он сможет оказывать давление на начальника и с его помощью изжить Барабанова. И в ту ночь поприсутствовав на разводе, как обычно сказал, что поехал домой ужинать и вернется утром, а если что-то у него с собой рация. Поев и немного поспав, около четырех утра, он вернулся в отделение.
Такого развития ситуации замполит конечно не предполагал. Дежурный Лабудько, будучи совершенно трезв не смотря на совпадение по смене с командиром взвода Гуреевым, стоял на коленях возле распластанного тела последнего и перебирал связку сейфовых ключей.
После того, как уехала машина психиатрической помощи, Панов с начальником отделения стали перечитывать рапорта. Тогда же выяснилось, что исчезли ключи, обнаруженные у Гуреева. Когда стало очевидным, что найти их не удастся, Сергей Сергеевич предложил Панову переписать служебное расследование, которое без упоминания ключей, вполне совпадало с версией командира взвода, о желании попользоваться сахарком в кабинете оперуполномоченного Груздя. Конечно, без ключей в действиях ленинградца не было такого криминала, что бы не спустить дело на тормозах. Вот только зачем они его тогда отправили в психушку? Так как те, кому предстояло переписать рапорта, для новой версии разошлись по домам, начальник отделения, справедливо решив, что раньше завтрашнего утра исправить материал не удастся, отпустил замполита домой. Бросив напоследок: «Может быть, кто случайно прихватил и завтра принесет» Поскольку Виктор Степанович не разделял надежды своего руководителя и хорошо понимал, что в сложившейся ситуации, его «голова может слететь» раньше, чем непосредственного начальника, он вместо дома направился…
* * *
Опустив трубку на рычаги, Баренцов не обращая внимания на насторожившегося Шкляева, перевел взгляд на темно-зеленные портьеры, скрывавшие заложенное кирпичом единственное в большом помещении окно. Чего-чего, а появления в их учреждении замполита «накрытого» отделения милиции, он не ожидал. И теперь, только какое-то не адекватное решение могло развести наложившиеся одну на другую ситуации. Подполковник, не отводя взгляда от штор, улыбнулся — решение лежало на поверхности и уже начинало принимать некоторую определенность в его представлении. Отведя Шкляева-Гуреева в другой кабинет, больше напоминавший гостиничный номер, он распорядился принести ему ужин, а себе стакан чая.
Капитан, быстро управившись с поздним ужином, закурил и, открыв газету, углубился в чтение. Подполковник маленькими глотками пил чай. Он любил крепко заваренный прямо в стакане и без сахара, и, не смотря на то, что буфетчица прекрасно помнила о его привычках, Баренцов неизменно обнаруживал на блюдечке три кусочка сахара. «Положено», — каждый раз отвечала та на его напоминания. Непонятно к чему вспомнив, сейчас об этом, он поставил пустой стакан на блюдце и бросил в него сахар.
— Положено, — произнес он в слух.
Шкляев оторвался от газеты:
— Не понял? Что Вы говорите?
— А не будем, говорю мы с тобой ничего выдумывать. Тебе когда на смену?
— После ночи значит завтра.
— Вот и выйдешь, как ни в чем не бывало. Ничего ни с кем обсуждать не будешь. Наверняка тебя вызовет начальник отделения, ему пояснишь, что в Кащенко с тобой побеседовал доктор и отпустил, сказав, что ты абсолютно здоров и не понимает, зачем тебя привезли. С больницей я сам решу. Если будет спрашивать, про ключи ты слышишь первый раз, предъявить то им нечего. Ты ведь ни рапортов, ни объяснительных не писал по этому поводу?
— Не писал, — подтвердил Шкляев, постепенно начиная понимать, куда клонит Баренцов.
— Вот и хорошо. А появление их замполита мы используем, как официальный повод, что бы поинтересоваться, что у них там происходит. Уловил?
— Какого замполита? – теряя нить рассуждений подполковника, спросил Олег.
— Ну да, я же тебе не сказал: После того, как тебя привезли, заявился Панов и рассказал все, что мы с тобой уже знаем. Но, кроме того, сказал, что ваш Сергей Сергеевич хочет дело это замять – ключики-то тю-тю. Понял теперь?
— Так это в корне меняет ситуацию, — воспрянул духом капитан.
— Ну не совсем. Скорее всего, он предложит тебе по собственному желанию. Ты с ним поторгуешься, только не пережми, и вы сойдетесь на том, что ты поищешь место в другой канторе. Ну, а пока ты будешь подбирать себе место, мы тут подумаем, куда тебя определить.
— Так мне ведь уже предложили место ротного, только я ведь отказался.
— Точно, — обрадовался полковник, чуть не стукнув при этом себя по лбу, как бы желая наказать свою голову за не просительную забывчивость, но, заметив взгляд Олега, вовремя остановился, и что бы рука не повисла в воздухе, пригладил волосы ладонью. — И РУВД тоже, — с некоторой задумчивостью произнес Боренцов, — так может оно к лучшему, что так получилось. Выводить тебя не надо будет. Только ты в дальнейшем, пожалуйста, поаккуратней.
Олег поднялся, собираясь принять подобающую стойку и выслушать порицание, но подполковник махнул на него рукой:
— Перестань, не к чему это, без накладок в нашем деле, к сожалению не бывает. Значит так: Напишешь, как я тебе сказал, а я распоряжусь, что бы тебя отвезли, когда закончишь, а то нарвешься на кого-нибудь. Рапорта оставишь, я утром заберу. Если все понятно, то я поеду, а то скоро уже вставать.
— Так точно, все ясно, — отчеканил, так и не присевший капитан.
«А молодец все-таки парень, — глядя на вытянувшегося при последних словах Шкляева-Гуреева, думал Баренцов, — и как это в нем уживается: и военная выправка, и оперативная смекалка? Я бы не смог»
В шесть утра подполковник Баренцов Константин Михайлович был уже на месте. Прочитав написанное за ночь, так и не уехавшим Шкляевым, он понял, что тот практически выполнил поставленную ему задачу. Фактуры было вполне достаточно для возбуждения уголовных дел против четырех сотрудников уголовного розыска, включая капитана Барабанова. Возможно, Олег накопал бы еще что-нибудь, но и этого было вполне достаточно. Теперь можно было двигаться дальше. Имеющийся материал давал возможность крепко зацепить заместителя начальника отделения по линии уголовного розыска капитана милиции Барабанова и трех его подчиненных, а эти уже должны были по плану подполковника собрать материал на начальника своего отделения, хотя и он был только промежуточной фигурой в задаче определенной руководством подполковнику Баренцову. Конечной его целью был начальник районного Управления внутренних дел. Константин Михайлович понимал, что по тому, как было сформулирована вторая половина задания, не вошедшая даже в секретный приказ (впрочем, за время своей многолетней службы он других и не получал) на начальнике Управления не остановятся, но это был уже не его вопрос.
* * *
Добавить комментарий