Стихотворения, Проза, Цитаты, Афоризмы, Памятные даты

Глава X

О чистых руках, холодной голове и горячем сердце

 

Строгинов с Кузнецовым заперлись в кабинете и, не торопясь под лимончик, потягивали  коньяк.

— Коль, как ты узнал?

— Да, не знал я ничего, — довольно улыбаясь, отвечал опер, — просто мне показалось странным, что она сумку бросила. Да и…(что бы не давать повода сотрудникам для шуток, Колюшка решил умолчать о том, что цыганка похитила у него часы с руки, так что он и не заметил) Бабыкина тоже.

— Какая сумка? Бабыкина это мать? А чего она? Ну, скажи, Коль, жалко, что ли? «Стуканули» да? – наседал на оперуполномоченного следователь, разгоряченный коньяком, желая понять, что же все-таки произошло.

— Да, я сам не черта не понял? – говорил истинную правду Строгинов, совершенно не убеждая Андрея. – Разберемся потом.

Закончив посиделки со следователем, Колюшка поехал мерить свитер, прихватив по дороге торт. Спиртное брать не стал, решив, что там, куда он направляется, особого праздника нет. Но волновался он зря, Тамарка сказала правду – его приходу были рады. И  за чаем, она сама рассказала, что после того, как отец сказал ей, что серьги нужно будет отдать дяде Коле, Тамара поехала к Генкиной матери в надежде на то, что та опровергнет предположения Строгинова о причастности сына к кражам. Та, выслушав рассказ Генкиной симпатии, долго рассматривала серьги, показывала свои не многочисленные украшения, но сказала только, что эти сережки не ее.

На другой день с утра оперуполномоченный направился в диспетчерскую ЖЭКа, где после не долгих препирательств с Генкиной матерью, все-таки добился от нее рассказа восстановившего все события вчерашнего дня.

Понимая чем, грозит сыну выдача Тамарой сережек, она подменила их. С этой целью и был затеян показ украшений, к тому же имелась точно такая же коробочка естественно с другими сережками. Взволнованная и еще более расстроенная не принесшим желаемого результата посещением Генкиной матери, Тамара, не проверив, забрала коробку и отправилась к Строгинову. А женщина, решив выкупить сына, достала из тайника все накопленные Генкой деньги и направилась в отделение милиции. И не исключено, что все бы у нее получилось (Колюшке к тому времени уже здорово обрыдло жить в общаге, не даром же его тянуло в семейный уют дома Томочкиных родителей, да и не очень он верил, что его назначат замом, не смотря, на то, что хотел этого), но фортуна в лице цыганки с ребенком, встретившейся на автобусной остановке напротив отделения милиции, изменила Генкиной матери.

Увидев выходящую из автобуса сильно встревоженную женщину, цыганочка, в тот же момент оставила не сговорчивого старичка и переключилась на новый источник дохода. Потерявшая мужа, и теряющая сына женщина, была на столько зачарована речами гадалки, что,  не совсем четко сознавая свои действия, в качестве оплаты услуг колдуньи отдала злополучную коробочку, которую не решилась ни выбросить, ни оставить дома. И если бы не вмешался тот старичок, которого не удалось охмурить одинокой цыганке, а вслед за ним молоденький милиционер, куривший на крыльце отделения, то, возможно, ушла бы и сумка с деньгами. Ну, а когда спустя некоторое время уже стряхнувшая с себя цыганские чары, Генкина мать увидела, что воровка выходит из отделения милиции, то решила, что сережки у нее в сумке. Не видеть бы Кузе с Колюшкой премии, за Колумбийские изумруды, но…

Выудив вышеизложенное, и выяснив по журналу заявок, что сантехник действительно за неделю до кражи выполнял работу, только не там где похитили бархатную коробочку, а в соседней квартире, Колюшка записывать ничего не стал (не мог же он все эти чудеса указать в рапорте, да и колдуньи простыл след). Отказавшись во второй раз от отдельной квартиры (парню-то он уже помочь ничем не мог), Строгинов посоветовал Бабыкиной, найти хорошего адвоката (он не успел забыть, как рыдала Томочка у него в кабинете, и чувствовал себя немного неловко оттого, что и ее втянул в решение своих проблем) и ушел.

Не решившись на работе обсуждать свои проблемы, и смутно представляя, кто такие адвокаты, и где их искать, Генкина мать, попросила сменщицу, вечером ее подменить, и отправилась домой, к проявившей интерес к ее сыну Тамаре. Не испытавший особого удовольствия от знакомства с матерью человека, принесшего определенную смуту в их семью, отец Тамарки, поддавшись уговорам женщин, в особенности любимой дочери, полистал записную книжку и дал два телефона, после чего та ушла, как раз перед приходом Николая.

* * *

Следователь Кузнецов сидел напротив прокурора, нахохлившись, как пеструшка, у которой хорек утащил одно из двух только, что снесенных яиц и поедал на ее глазах, при этом было понятно, что одним он не насытиться.

— Я совершенно не понимаю, на каком основании вы просите об аресте? Предъявленного обвинения он не признал и вообще утверждает, что сам выдал серьги.

— Вы же понимаете —  это его адвокат научил, — сопротивлялся следователь.

— А что присутствие адвоката освобождает от необходимости сбора доказательств? – съязвил прокурор. — И потом что это за аргумент? — он перевернул несколько страниц, и, пробежав глазами лист, прочитал: «Подозревается в совершении еще трех краж на той же  лестничной клетке и проверяется на причастность к совершению ряда других краж на территории отделения милиции» — Это же рапорт оперуполномоченного. Если есть оперативная информация, то пусть они ее легализуют, а Вы оформите, как положено. Вы же грамотный следователь, почему вдруг такое предвзятое отношение? Сами же собрали на него характеристики: проживает в Москве, работает, кругом характеризуется положительно, ранее не судим, на учете в ИДН не состоит. В чем дело Кузнецов?

Парировать Андрею было не чем, и он промолчал, а прокурор продолжал:

— Перед вами был его адвокат…, вообще просит о прекращении дела. Почитайте, чем аргументирует, — и он протянул Кузнецову лист бумаги, испещренный мелким почерком с обеих сторон.

Увидев, что следователь дочитал ходатайство, его оппонент с вызовом спросил:

— Ну, как?! – И поняв, что аргументация следователя исчерпана, сделал вывод: — Нет, коллега, я такое обвинение в суде поддерживать не буду. Ведь (тут прокурор произнес известную всему городу фамилию Генкиного защитника) от Вашего обвинения в суде камня на камне не оставит. Или Вы не понимаете?  Оправдательный приговор нам не нужен.

Кузнецов заметно поежился при словах об оправдательном приговоре, чем окончательно убедил собеседника в бесперспективности позиции предварительного следствия.

— Чем попусту копья ломать над этим сомнительным делом…, — прокурор выдержал паузу. – Согласны?

Кузнецов сделал движение головой, не дававшее возможности понять, разделяет ли он на этом этапе разговора мнение хозяина кабинета, а сам подумал: «Это хорошо еще, что он не знает, как мы со Строгиновым серьги прощелкали, и где потом нашли». При этом воспоминании по его лицу пробежала улыбка, а прокурор тем временем продолжал:

—  Вы бы лучше за сроками следили… А то сегодня звонил Ваш начальник, говорит, что не успеваете два дела сдать. Отсрочки-то надеюсь, подготовили?

Следователь улыбнувшись, снова неопределенно пожал плечами.

— А чему собственно Вы улыбаетесь? Мне не совсем понятно ваше отношение к работе: Дела с хорошей доказательственной базой задерживаете с направлением в суд, а эту, — он ткнул шариковой ручкой, в лежавшее на столе дело, — оперативную инсинуацию притягиваете за уши.

Андрей явственно увидел, как разоритель птичьих гнезд и курятников запустил свои остренькие зубки во второе яйцо.

— А там еще деньги изъяты, — сделал неожиданный выпад следователь.

— Где?

— У Бабыкина вместе с сережками были изъяты деньги.

Прокурор открыл протокол изъятия.

— Это Строгинов что ли составлял? — с едва заметной неприязнью спросил он. – Это еще тот специалист – вон даже автобусный билет указал. И что теперь?

— А там сумма, до копеечки совпадает с похищенной вместе с серьгами.

«Любитель яичницы» зашелестел страницами.

— Вы что хотите сказать, что потерпевшая до последней копейки помнит, сколько у нее было денег? Ну, это же ерунда.

— Почему ерунда? – теперь с вызовом спросил уже Кузнецов, поудобнее усаживаясь на стуле.

Советник юстиции второго класса откинулся в кресле и с интересом посмотрел на следователя. Он помнил, как два года назад именно Андрей убеждал его не направлять в суд дело по грабежу, полученному из области. Эти тоже молодцы два месяца расследовали, расследовали, а по истечении срока потерпевшая у них вспомнила, что нападение на нее произошло с другой стороны кольцевой дороги – в лесу она, понимаешь ли, плохо ориентируется, и забыла с какой стороны ехала. Ну, и не вспоминала бы вообще. У парня на квартире какую-то ее мелочевку нашли, чем и подвязали, хотя тот с самого начала в отказе был. Правда прокурору показалось странным, что  область довела дело практически до конца, а потом решила передать, а с другой стороны… И начальник отделения милиции… что б ему… «готовая палка, готовая палка…» А потом, когда судебное следствие было практически закончено, мать того грабителя привела какого-то оператора с «Мосфильма» и тот показал им всем кино.

В день грабежа, оказывается, парень участвовал в массовке, и, разумеется, находиться в то же время на другом конце области не мог. Его бы никто  не заметил  в пятитысячной толпе, но он попался на глаза режиссеру и тот ввел еще одну роль со словами. Точнее слово было только одно. Подсудимый выскакивал из толпы, камера наезжала, и на крупном плане он кричал «Даешь!» Вот он им всем и дал: отпраздновав свою первую роль, до дома  не доехал — ночью мертвецки пьяного начинающего артиста подобрала на вокзале милиция, и он очень хорошо подошел по приметам.

Надо полагать без участия следователя Кузнецова тут не обошлось. Мало вероятно, что бы полуграмотная мать подсудимого самостоятельно смогла  организовать появление в суде оператора.

— Вы хотите сказать, что подозреваемый…?

— Обвиняемый, — поправил его следователь.

Прокурор еще больше откинулся в кресле, пытаясь охватить взглядом всего оппонента сразу, подумав при этом, что в тот раз следователь разговаривал с такими же интонациями. Он, конечно, мог бы арестовать этого Бабыкина, но менее часа назад ушел адвокат, с которым они расстались вполне довольные друг другом.

— Так Вы полагаете, что…?

— Я полагаю, — все более, обретая уверенность в голосе, перебил его Андрей, — что изъятая у обвиняемого сумма до копеечки совпадает с суммой пенсии похищенной у потерпевшей. Она получила ее как раз в тот день, и, положив в сервант рядом с сережками, ушла на рынок. — Следователь порылся у себя в папке: — Вот справка из пенсионного отдела о размере пенсии.

— Получается, что ваш Бабыкин целую неделю носил с собой в кармане краденые серьги и деньги, при этом не потратил ни копеечки, в ожидании задержания.

— Чего он ждал, я не знаю, но факт остается фактом – все, что похищено с этой квартиры, изъято у него на кармане, — повысив голос, произнес Кузнецов.

«Вдруг он не спроста упирается», — подумал советник, опять вспомнив про оправданного два года назад  артиста,  а в слух произнес:

— Все равно я считаю, что оснований для ареста нет. Надеюсь оспаривать мое право, принимать подобные решения, Вы не будете? – с издевкой в голосе, поинтересовался прокурор.

— Нет, не буду, — усмехнулся в ответ следователь.

Прокурор  размашистым почерком написал: «В санкции на арест отказано в связи с недостаточностью доказательств», — и далее в столбик перечислил свои указания. Забрав  копии, он захлопнул дело, и небрежно бросил его через стол следователю.

— Все. Идите работайте… Вы даже обыск не удосужились провести. Я там Вам написал, через неделю доложите, тогда и будем решать. Но в таком виде дело в суд не пойдет.  И не забудьте про отсрочки. К стати напомните  начальнику вашего следственного отдела, что бы он приложил служебные расследования по поводу нарушенных Вами сроков. До свидания, — закончил с ударением на последнем слове прокурор.

* * *

Андрей пил чай с остатками вчерашних бутербродов и размышлял над указаниями прокурора: «Либо выговор за сроки, либо за несвоевременное выполнение указаний по этому делу. И что это он на меня окрысился… Злопамятный, но сам же дело в суд направил, а я ведь ему говорил… Нет, за неделю не успеть… Колюшку попросить, так ему уже все по фигу – серьги нашлись, а по задержанию розыск еще вчера отчитался… Дать, что ли им отдельное поручение, так они теперь пока выполнят, прокурор меня точно сожрет. И  что он к этому делу привязался, то арестовывает всех подряд, а тут на тебе… доказательств ему не хватает.

— Кузя, здорово, — приветствовал его, вошедший Николай. – Чего грустный такой? Оплакиваешь премию, так мы ее еще не пропили. Выпишут, обмоем цыганскую находку? Ну, ты чего?

— Мне прокурор уже выписал, — ответил Андрей, и показал оперуполномоченному прокурорские указания. Прочитав первые строки, Строгинов не понял, радоваться ему или нет, тому, что Бабыкина не арестовали, а, дочитав, спросил:

— Что ему делать нечего? Зачем это нужно все?

— Не знаю как ему, а мне этого за неделю не выполнить, да я еще два дела просрочил в суд. А «писатель» этот еще за сроки выговором стращает, велел служебки подготовить. – Коль, может, ты обыск проведешь?

Тренькнул телефонный аппарат.

— Кого? Я Кузнецов. Да. Нет, не нужно мы сами зайдем. Я Вам предварительно позвоню. – Андрей со злостью стукнул трубкой по клавишам телефона. – Вот же бабы дурные.  Пол дня описывал  драгоценности, а они их нашли. Обеих опять придется допрашивать. Это вот как раз на одной из этих четырех квартир, в той, где три шкатулки побрякушек ушло.

— Что все нашлось? – с удивлением спросил Строгинов, вспомнив, что карточки на похищенные в этой квартире драгоценности он заполнял часа два.

— Не все. Там ведь в соседней квартире дочь ее живет, ну вот она ей что-то дала поносить перед кражей и забыла, указав, как похищенное, а дочь сегодня вернула.

— Так квартиру дочери тоже обокрали.

— Значит, не все нашли. Да я не стал выяснять нечего, ты же слышал. Все равно допрашивать надо. Теперь точно ничего не успею. Коль, ну будь человеком, проведи обыск. Если я сам буду,  ты же все равно со мной поедешь.

— Ты чего думаешь, мне заняться больше нечем? – искренне возмутился оперуполномоченный. – Сам же знаешь: Вон по Бабыкину еще три кражи… Да и без них хватает.

— Ну, и черт с тобой!  — явно обиделся Андрей.

Ничего особенного в таком отношении не было, поскольку оперативным сотрудникам в зачет шли раскрытия и задержания, но не выполнение отдельных поручений следователей. Колюшка посмотрел, как Кузя, насупившись, стал допивать остывший чай.

— Ты чего пьешь-то один? – попытался разрядить обстановку Николай Васильевич.

— А это не коньяк, что бы его пить вдвоем, — недовольно ответил Андрей Викторович, явно намекая на вчерашнее угощение по поводу обнаружения пропажи.

— Ладно, не пыхти, давай постановление на обыск, — согласился оперуполномоченный, подумав, что, уехав в одиночку на обыск, он  может быстренько его провести, и от туда направится к одной свое новой знакомой — та приглашала его уже не первый раз.

Следователь, заметно повеселев, протянул постановление оперуполномоченному:

— Ты только это… по внимательнее там, — памятуя разговор с прокурором, снова с заискивающими  интонациями заговорил Андрей, — может, он еще не все сбросил.

— Ну, конечно будет он сидеть, ждать, когда мы заявимся, он уже часа два как дома.

— Он не дома, он в ИВС. Я еще туда не ездил.

— Ну, все равно. Мать-то еще вчера узнала о задержании, так за сутки уже всю квартиру облазила, там теперь пыли не найдешь, не то что… Да посмотрю, конечно, — в итоге согласился Строгинов, сворачивая в трубочку лист протокола.

— Ты за одно зайди к потерпевшей, допроси ее коротенечко, по поводу обнаруженных цацек.

— Ну, ты не наглей совсем-то, — возмутился Колюшка, понимая, что в этом случае навестить новую пассию ему не удастся.

— Коль, будь человеком, — снова состроил плаксивую рожу Андрей. – Вернешься, водочки хлопнем, у меня есть.

— Кузя, ты совсем мне на голову сесть хочешь, — попытался отбрыкнуться опер, но уже не так активно, решив, что знакомой, может и не оказаться дома, а тут… — Вечно ты пользуешься моей добротой. Закусить тогда возьми, что-нибудь посущественней, а то я сегодня не обедал.

— Хорошо, — согласился Андрей, подумав, что премия закончиться до того, как он ее получит, если получит вообще при таком отношении прокурора к этому делу.

* * *

— Понимаете, дочка то одно возьмет поносить, то другое, а сегодня утром перед работой занесла – тоже забыла. Как только они не нашли, — имея в виду воров, поясняла Строгинову историю обнаружения части пропажи хозяйка.

— Давайте посмотрим. Много нашлось-то? — с надеждой на то, что долго писать не придется, спросил оперуполномоченный.

— Ой, Вы знаете много, — радостно отвечала женщина. – Сейчас я Вам все покажу. Достану только.

Она принесла из кладовки стремянку и поставила возле книжных полок, стоящих у стены одна на одной до самого потолка. И встав на цыпочки на верхней ступеньке, стала шарить рукой в щели между верхней полкой и потолком.

— Давайте я, — предложил Николай, видя, как хозяйка безуспешно пытается нащупать остатки драгоценностей.

— Спасибо я сама. Вы лучше лестницу подержите, — откликнулась та.

«Раньше надо было прятать, — подумал Строгинов, взявшись за стремянку на уровне груди, — а то сама позвонила, а приготовить, не удосужилась. Будет теперь лазить «альпинистка» Женщина в очередной раз поднялась на цыпочки, желая дотянуться до искомого – опора качнулась, Николай Васильевич обхватил «скалолазку» за ноги. «Сейчас п…», — понял Строгинов и прижал ее ноги к своей груди. Хозяйка от неожиданности разжала руку, и на Колюшку посыпались украшения, в след, за которыми на голову оперуполномоченного ребром упала десертная тарелка.

— У…, — Николай произнес не печатное слово, обычно употребляемое людьми в таких ситуациях и поборов желание отпустить женщину и схватиться за голову, аккуратно поставил  ее на пол.

— Ой, простите, пожалуйста, — оправляя задравшуюся юбку, засуетилась хозяйка вокруг потирающего голову старшего лейтенанта. – Хотела подальше убрать. После того случая, сами понимаете. Давайте зеленкой намажу.

— Не надо ничего, — буркнул опер, усевшись на корточки, что бы собрать разлетевшиеся драгоценности.

Вскоре на столе лежала примерно пятая часть того, что первоначально было указано в качестве похищенного. Строгинов, переписал обнаруженное,  дал женщине расписаться, и собрался уходить.

— Давайте, чаю попьем, — предложила хозяйка, увидев, как Николай ощупывает, образовавшуюся шишку. – Сейчас я только осколки подмету. — Она стала выметать из-под мебели, разлетевшиеся куски тарелки – что-то звякнуло. – Ой, еще одно колечко нашлось, — воскликнула женщина, поднимая с пола, и протягивая оперуполномоченному кольцо, усеянное совсем крошечными бриллиантами.

«Зачем было столько покупать украшений, если она даже не помнит, что у нее есть, — подумал Строгинов вынимая из папки протокол, чтобы сделать дополнение, и глядя, не смотря на возраст, на еще очень привлекательную женщину. Наверно подарки, — решил он».

Когда хозяйка подала к чаю крошечные пирожные собственного приготовления, Колюшка, рассчитывавший, по меньшей мере, на бутерброд с колбасой, отхлебнул чай, и, не попробовав пирожные, сослался на загруженность и ушел.

* * *

— Николай Васильевич, добрый вечер! Хорошо, что Вы зашли, а я хотела к Вам опять идти, а то Вы все заняты, — приветствовала оперуполномоченного Бабыкина, пропуская в квартиру. – А я ужинать, как раз собиралась. Давайте со мною, — суетилась она, не зная, радоваться его  приходу или нет.

— Здравствуйте, Валентина Михайловна, — приветствовал ее старший лейтенант, подумав, что, конечно, было бы не плохо, и обыск оформить и поужинать за одно. Он хотел подобрать слова, что бы поделикатней сообщить ей о причине своего визита, тем более после любезного приглашения к столу, но не нашел:

— Ужин, конечно, дело хорошее – спасибо, но я к Вам с обыском.

— А, — несколько разочарованно произнесла женщина, толи в связи с предстоящим мероприятием, толи в связи с отказом Строгинова составить ей компанию за столом. – Ищите раз надо, — разрешила она и ушла на кухню, оставив смущенного такой реакцией Колюшку в коридоре. Потоптавшись немного, он прошел за ней:

— Валентина Михайловна,   пригласите двух соседей, пожалуйста, — проходя на кухню, сказал Николай.

— Зачем это? – насторожилась Бабыкина.

— Понятые должны быть – порядок такой.

— А зачем нам по… соседи. Я же не мешаю Вам. Ищите раз нужно. Только нечего нет ведь.

— Нет, положено с понятыми.

— Ну, Вы уж тогда сами зовите, а то, что я им скажу, — ответила Бабыкина, поняв, что скрыть от соседей арест сына не удастся.

На той же лестничной клетке старший лейтенант пригласил молодую женщину, не проявившую восторга в связи с появлением милиционера, но не решившуюся ему отказать, и старичка из другой квартиры. Последний оживился, узнав причину Колюшкиного визита.

— Молодежь сейчас не то, что раньше – и пьют, и воруют, а работать вовсе  не хотят, — объяснял оперуполномоченному пожилой понятой, проходя за ним в квартиру Бабыкиной.

— Да что Вы такое говорите, Михал Иваныч? – видимо услышав старика, возмутилась хозяйка. – Да, Генка мой с четырнадцати лет работает. А где же это Вы и когда его пьяным видели? За что же это Вы парня-то моего перед людьми позорите? А? – И Генкина мать, обвела взглядом присутствующих, ища у них поддержки. Но Николай Васильевич промолчал по понятным причинам, а вторая понятая все время оглядывалась на дверь. Судя по этому и  не завершенному макияжу, она кого-то ждала, и ей было не до бабыкинских проблем, и участия в разговоре она принимать явно не собиралась. Видя, что кроме матери за Генку  заступиться больше некому, старичок еще больше активизировался:

 — Вон во втором подъезде кража была зимой и в пятом доме еще, а сыночка Вашего я сколько раз видел с пьяными сантехниками и…

— Как Вам не совестно, Михал Иваныч! – попыталась урезонить старика Бабыкина. – Если там кто-то пьет и ворует, то чего обо всех сразу-то? Можно подумать, что Генка у Вас что-нибудь украл, что Вы на него так ополчились. По моему это мой сын у Вас все время краны ремонтирует и ни копейки с Вас не берет, — судя по тому, как старик опустил глаза при ее последних словах, он сознавал их правоту, но смутился не надолго. Надо полагать, желание поучаствовать в общественной жизни, было сильнее такой категории, как совесть и старичок с издевкой продолжил:

— Вы не говорите… Милиция просто так не придет, значит, есть какие-то фактики.   Правильно я говорю, товарищ милиционер? – спросил он, подойдя поближе к Колюшке, и, пытаясь, заглянуть ему в глаза.

«Позвал на свою голову, — подумал Николай. – Вон женщина стоит помалкивает, а этот…»

— Гражданин, давайте не будем отвлекаться. Я Вас позвал в качестве понятого. Я сейчас быстренько проведу обыск, а Вы распишитесь потом в протоколе. Понятно? – немного повысив голос, попытался успокоить его оперуполномоченный.

— Понятно, понятно, — поспешил, согласится энергичный понятой, заметив недовольство во взгляде старшего лейтенанта. — Но не успел Николай отвести от него взгляда, как дед, определив Строгинова, как новый объект приложения своей активности, заявил: — А почему же быстренько? Мы никуда не торопимся.  Правда, Олечка? – старик посмотрел на соседку. — Та поглощенная своими мыслями не ответила, но ему этого и не требовалось: — Надо искать, значит, надо искать, — решительно заявил он. – Три года назад я тоже был понятым. Ну, когда Завьялова арестовали. Он тоже говорил, что у него ничего нет, а целую машину вывезли, помните?

Николай вспомнил — старик действительно был понятым три года назад во время обыска у заворовавшегося директора рынка. Дед этот потом несколько месяцев ходил к оперуполномоченному, все говорил, что общественность интересуется ходом следствия, и предлагал свои услуги по выявлению не чистых на руку продавцов, постоянно обвешивающих и обсчитывающих его. Колюшке в итоге удалось  спровадить настырного общественника в ОБХСС. И как потом рассказывали коллеги, дед участвовал у них при проведении контрольных закупок, пока как-то вечером его изрядно не побили в универсаме, за то, что он, по словам продавцов, пытался украсть живую рыбу. Этой рыбой его и отлупили. Участковый в итоге замял этот инцидент, так как разобраться толком не смог, поскольку  БХССники вступились, да и было подозрение, что торгаши решили отомстить деду.  После того случая привлекать к закупкам активиста перестали.

От дальнейшей беседы с представителем общественности оперуполномоченного избавил звонок в дверь. Открывшая дверь хозяйка вернулась в комнату вместе с сыном. Ничуть не удивившись присутствию в доме не прошеных гостей, Генка поздоровался и на просьбу оперуполномоченного показать свою комнату, отреагировал с такой интонацией, будто бы они пришли отпраздновать его новоселье, а он до того как пригласить их к столу, решил показать положительные изменения в своей жизни. Толкнув дверь в маленькую за проходную комнату, он улыбнулся:

 — Пожалуйста, проходите. Вот моя комната. Только ничего тут нет, я же Вам говорил, дядя Коля.

Строгинов посмотрел на Генку, заметив, как недовольно хмыкнул старичок, услышав, как обратился Геннадий к оперуполномоченному и, подумал, что    из-за этого старого пердуна придется, в самом деле, проводить обыск, тогда Кузя может  не дождаться и вечер будет загублен окончательно.

Колюшка открыл шкаф. Оглядев не богатый Генкин гардероб, закрыл и прошел к письменному столу. Повыдвигал ящики, и, не обнаружив ничего интересного, задвинул обратно. Старичок, подойдя к столу, наблюдал за Колюшкиными действиями, как кот в ожидании появления мыши. «Вот старый хрен-то, — подумал Строгинов, заметив не скрываемое желание понятого принять непосредственное участие в поиске улик. – Вот такие в тридцатые годы писали доносы на соседей, что бы занять большую жилплощадь»

— Музыкой увлекашься? – желая, разрядить накапливающуюся тишину, спросил Строгинов, откинув ажурную салфетку, прикрывавшую на открытой полке над столом внушительную коллекцию пластинок и  с десяток магнитофонных бабин.

— Так, покупаю иногда, когда бывает в магазине, — ответил Генка.

Строгинов хотел поинтересоваться какой у него магнитофон, так как не заметил его в комнате, но в этот время пожилой понятой, видимо, не сумев, совладать со своей жаждой деятельности,  взял пластинку с другого края полки, и, зацепив салфетку, сбросил вместе с ней добрую часть пластинок и несколько бабин на стол и на пол. Ничуть не смутившись своей не аккуратности в чужом доме, он вместе с остальными участниками обыска стал собирать пластинки.

«Надо заканчивать, а то он тут все переколотит, – подумал оперуполномоченный, наблюдая, как остальные поднимают разноцветные конверты. Сейчас покурю, да пойду», —  решил он, вынимая из кармана пачку «Беломора». Вытаскивая папиросы, он выронил  какую-то цепочку. Старший лейтенант хотел нагнуться, что бы поднять ее, но проворный старикан опередил его. Выпрямившись, он протянул Николаю Васильевичу раскрытый двухсторонний серебряный  медальончик на витой цепочке. В одной его половине была вставлена фотография молодого мужчины, а в другой свернутые колечком темно-русые волосы. Колюшка не успел подумать, откуда у него в кармане мог оказаться этот медальон, потому что понятой обрадовано  заговорил:

— Смотрите, смотрите, что я нашел. – И повернувшись к Бабыкиной: — Это Ваш?

Генкина мать, отшатнувшись от старичка, как будто у того в руке была дохлая крыса, испуганно замотала головой.

— А чей? – обращаясь уже к Генке, продолжал спрашивать он.

Строгинов хотел сказать, что это он выронил, но, обведя взглядом присутствующих, сообразил, что никто не видел, как выпал медальон и, встретившись с испуганными глазами  мальчишки, промолчал.

— Ничей медальончик-то! – торжествующе произнес понятой, передавая находку оперуполномоченному. – Надо бы в протокольчик занести, товарищ милиционер, — подвел итог общему молчанию старичок.

— Ген, твой? – Оперуполномоченный протянул парню найденную вещь, с интересом наблюдая, как Генка вместо ответа спрятал руки за спину.

— Нет, это не наш, — ответила за мальчишку мать.

— Тогда действительно придется занести в протокол, раз обнаружена, вещь не принадлежащая хозяевам, — сказал старший лейтенант, силясь вспомнить, откуда у него в кармане взялась серебряная вещица. «Или не вносить, — продолжал размышлять Николай. Нет поздно уже, — решил он, покосившись на старика,  — потом вони не оберешься. Если, что потом верну… А кому возвращать-то, если все отказались… Так она же из моего кармана… А чего парень-то тогда испугался?»

Николай Васильевич заполнил протокол и дал всем расписаться. Прощаясь с понятыми на лестничной клетке, он заметил, что старик был явно не доволен, что ему не дали поискать еще. «Как бы не начал опять приходить, как в прошлый раз, а то снова  плешь проест, — думал Колюшка, выходя на улицу. – Надо было из квартиры Кузе позвонить, а то ведь не дождется, уйдет к своей парикмахерше» – И Строгинов прибавил шаг.

* * *

Следователь Кузнецов склонился над печатной машинкой, улыбаясь чему-то своему.

— Уже вернулся, молодец! – приветствовал опера следователь. — Все сделал?

— Я то молодец, а ты в магазин сходил? – оглядывая разложенные на столе бумаги, ответил Строгинов.

— Сходил. – Андрей толкнул ногой, стоящую под столом сумку, не переставая печатать. – Сейчас сопроводиловку добью, и начнем. Нашел что-нибудь?

— Не чего там искать, я же тебе говорил, — пояснил Николай, отдавая следователю составленные за вечер бумаги.

— А ты вообще-то искал? – уточнил Андрей Викторович, вспомнив о напутствии прокурора.

— Я, между прочим, за тебя работать не напрашивался, ты сам попросил. Где у тебя мыло?  Пойду, руки вымою. Не нравится, в следующий раз сам пойдешь.

Когда Строгинов вернулся, Андрей уже сдвинул машинку, и, застелив половину стола газетой, разворачивал закуску.

           — Коль, тебя, что святой дух посетил?

— В каком смысле?

— Ты случайно свечку в церкви не ставил?

— Какую свечку? Ты про что говоришь?

— Слушай, а крылья на спине у тебя не прорезаются?

— Кузнецов, ты, что выпил, что ли пока меня не было?

— Зачем же? Ты когда ушел, я в магазин сходил, а потом все время печатал. Как раз к твоему приходу закончил. Но ты то же времени даром не терял, как я вижу.

Строгинов откупорил бутылку и наполнил рюмки.

— Да какое там. Всего прибытку, что шишка. – И Колюшка ощупал голову.

— Какая шишка?

— Да у тетки… Ну, которая цацки нашла. Она их на книжные полки в тарелке спрятала, а когда полезла, то уронила мне на голову. Тарелка прямо ребром попала.

— Так это у тебя после тарелки просветление, что ли началось. Слушай ты как Ньютон. Тому на голову яблоко упало — он открытие сделал, а тебе тарелка – ты раскрытие.

— Андрюш, ты переработался наверно. Давай лучше выпьем.

— С тобой и за тебя – всегда! – торжественно произнес следователь. — Колюшка в ответ улыбнулся и они выпили.

— Кузя, слушай я тебе анекдот ра…

— Коль, — перебил его Кузнецов, едва сдерживая смех, как будто Строгинов уже рассказал анекдот, — у меня дома есть сервиз столовый на двенадцать персон. Жена купила на распродаже.

— Красивый? – проявил вежливость опер.

— Да сервиз-то хороший только мы все равно пользуемся старыми тарелками.

— Гостей позвали бы.

— Да в нашей квартире двенадцать человек вряд ли поместятся. Но я не об этом. Короче сервиз все равно без пользы, так я что думаю: Он же на двенадцать персон значит вместе с блюдечками тридцать шесть тарелок, а там еще супница, селедочницы, то же в принципе тарелки, блюдо еще большое есть – это сколько же мы можем раскрыть преступлений, если после каждой тарелки… — В этом месте Андрей не выдержал и закатился смехом. Строгинов, намазав бутерброд с колбасой горчицей, с удовольствием закусывал, и, глядя на то, как Андрей хохочет, думал, что следователь явно переутомился, если его с первой рюмки так развезло. А Кузнецов продолжал развивать свою мысль: — Коль, а если этим большим блюдом, то ты, наверное, прокуратуре убийство раскроешь. – И Андрей Викторович снова залился смехом, а Строгинов подумал: «Кузя наверно здорово устал. Вечерами-то он тут все печатает, а домой придет там  жена… И Николай вспомнил, как сотрудники крутились около кабинета Кузнецова, когда супруга  к нему как-то раз заходила. «И что она в нем нашла? Хотя конечно Кузнецов парень хороший и работать с ним можно, аккуратный такой над каждой бумажкой в деле трясется… Вот с сережками последний раз то же… я их фактически прощелкал, а он со мной ответственность собирался разделить… А чего он все гогочет-то?» Николай Васильевич  толкнул Андрея в плечо:

 — Хватит ржать-то. Что ты, в самом деле?

— Нет, ну чего ты, Коль, соглашайся. Мой сервиз, твоя голова – организуем кооператив или нет, это… как его… частное сыскное бюро, как на Западе. Денег заработаем… — И Кузнецов всхлипнул, собираясь вновь зайтись смехом.

— Кузя, если ты не прекратишь, я тебе наливать больше буду. Чего ты разошелся? – немного повысив голос, спросил Строгинов, поскольку его уже начинало раздражать безудержное веселье следователя, тем более что причины его он не понимал.

— Не знал я, что среди прочих твоих талантов еще и скромность, — вдруг совершенно серьезно сказал следователь, но не, потому что испугался, быть лишенным очередной чарки, а потому что исчерпал порцию веселья. – Так что мне теперь опять к прокурору с арестом идти? Ты бы хоть позвонил с квартиры, когда нашел, я бы его выпускать не стал. Прокурор еще на месте был. Впрочем, теперь он никуда не денется.

— Кто?

— Да никто ни куда не денется: ни Бабыкин, ни прокурор. И адвокат рыпаться перестанет. А то сегодня еще Бабыкина не успели из ИВС  выпустить, а он уж знает, что прокурор не дал санкцию на арест. И звонит за тем, что бы узнать, когда я, видишь ли, собираюсь прекратить дело в отношении его подзащитного, а то необоснованное уголовное преследование, понимаешь ли, травмирует психику ребенка. Ну, надо же что придумал. А ты ребенка этого видел. Это он по сравнению с тобой ребенок, а меня он на голову выше. Как воровать, так у них ума хватает, а как отвечать так сразу дети. Ленин знаешь, что говорил по этому поводу?

— Что?

— Что надо брать за задницу, эту интеллигентскую сволочь?

— Детей что ли? – с сомнением, покосившись на Андрея, спросил Николай.

— Да каких детей(?!) – адвокатов конечно.

— Когда это он такое сказал? – с ноткой возмущения и обиды на человека вкладывающего (по его мнению) в уста вождя мирового пролетариата столь недостойные речи, поинтересовался оперуполномоченный, подумавший последнее время о необходимости вступления в партию.

— Не помню точно. Это мы еще в институте проходили. А ты что, в самом деле, не мог позвонить, сказать, что медальон нашел?

— Так он это… — Строгинов хотел сказать, что медальон-то из его кармана и если бы не шустрый общественник, то…, — но спохватился и спросил: — А что он тебе сдался?

— Так ты  не понял, что изъял? – приходя вновь в веселое настроение, спросил Андрей. – Ну, ты вообще! Может ты после падения тарелки тебе на голову, лунатиком стал. Они ведь делают что-нибудь во сне, а потом не помнят ничего. Строгинов, ты часом не спишь на ходу? – Следователь взял лежавшее на печатной машинке дело, и, найдя нужную страницу, показал оперуполномоченному: — Позиция номер сто сорок семь – кулон серебряный на цепочке. Это же со второй квартиры из тех четырех, где и сережки. Да, товарищ старший лейтенант, давно Вам пора быть заместителем, а то вы уж не замечаете, как раскрываете преступления. Это для Вас уже не масштаб. Так,… мимоходом. — Кузнецов наполнил рюмки и с пафосом произнес, поднимая свою: — Ну что? Предлагаю выпить за твой талант.

— Да брось ты. Что ты меньше моего работаешь? – попытался скрыть свое смущение Николай.

— Может и не меньше, — охотно согласился следователь,  — но план розыску ты мог бы сделать один.

           — Перестань ты, в самом деле, можно подумать у меня юбилей, ты мне здравицы поешь. Мы же так…  выпить собрались.

           — Вот я и говорю, что ты оказывается еще и скромный. Ладно, не хочешь за талант. Давай выпьем, знаешь за что?

           — За что?

   — За то что бы тебе на голову почаще тарелки падали, — опять начиная, веселится, сказал Андрей.

           — Что ты привязался-то к этой тарелке? Ну, упала и упала. Что тут смешного-то? Ребром, между прочим, попало, знаешь как больно? – попытался урезонить Строгинов Кузнецова, ощупывая шишку и показно морщась при этом. «А ведь точно тарелка, — подумал оперуполномоченный, вспоминая не осторожную «альпинистку», — нет, тарелку она потом выронила, а сначала на меня посыпались ее брюлики и…» — Во блин! – неожиданно вырвалось у него от осенившей догадки. «Это получается, что… и общественник этот, будь он не ладен…, а как же теперь? Надо Кузе сказать пока он… А что я ему скажу? Что я этот кулон… Да нет, Кузнецов конечно хороший мужик, но он же следователь. Тогда уж сразу в прокуратуру с вещичками»

— Ты долго рюмку будешь держать? – прервал его мысли Андрей. — Ты и на самом деле какой-то сонный.

           Заметив после слов Андрея Викторовича, что он держит у себя под носом полную рюмку, Николай Васильевич быстро выпил ее, и тут же налив еще, выпил снова, после чего стал сосредоточенно закусывать.

           — Коль, ты  за тарелки, что ли обиделся? Брось, я же пошутил.

           — Нет, про тарелку это ты очень правильно заметил, — ответил Николай, и, ощупав еще раз шышку на голове, добавил: — Ребром так сказать.

           — Что ребром? – спросил Кузнецов, не уловивший смысла перехода в разговоре.

           — Точнее даже на ребре. Вся жизнь говорю как тарелка на ребре – не устойчивая. Качнется влево, одну сторону покажет, качнется вправо другую, а результат все равно один – осколки.

           — У тебя, что жизнь плохая что ли? – спросил следователь, в очередной раз, подумав, что оперуполномоченный сегодня какой-то странный.

           — Да нет у меня-то как раз нормальная… если со стороны рисунка смотреть, а вот если с другой стороны…

           — Какого рисунка?

           — У тарелочек обычно по краю рисунок идет, а у дорогих каемочка золотая, а в середине натюрморт, пейзаж или сюжет какой-нибудь, но вот что странно не всегда чем богаче рисунок, тем дороже тарелка.

           — Почему это?

           — Фарфор разного качества. А определяется, знаешь как?

           — Знаю, конечно. Там на донышке заводской знак ставят.

           — Правильно: рисунок с одной стороны, а клеймо с другой.  И знаешь что еще интересно? Чем тоньше фарфор, тем реже он бьется.

           — Почему это?

           — Потому что его берегут.

           — То-то она мне не сказала, сколько сервиз стоит. Я ей на Новый год говорю доставай новую посуду ради праздника. А она сказала, что поколем. Спрашиваю, зачем купила тогда, а она сделала вид, что не услышала. Мне-то все равно конечно с рисунком тарелки или без – под закуской все равно не видно, но я сегодня обязательно посмотрю какое там клеймо на обратной стороне.

           — Посмотри, посмотри. Я, кажется, уже посмотрел.

           — А ты, что, то же сервиз на двенадцать персон купил. А зачем он тебе в общаге? Ты же говорил у тебя комната метров восемь.

           Строгинов вместо  ответа выпил еще одну.

* * *

Месяца через три строжайшей экономии (впрочем,  все равно не хватило), после того как Андрей занял денег и купил (спасибо ребята из ОБХСС помогли) точно такой же сервиз, его парикмахерша сменила гнев на милость.  И в качестве ответного хода, сказала, что муж может как-нибудь пригласить на обед Строгинова, но только в выходной и без излишеств. Приятели не заставили себя ждать и в ближайшую субботу с тортом,  бутылкой вина и большим букетом для хозяйки (Колюшка чувствовал себя немного причастным к порче сервиза) Николай Васильевич переступил порог дома Кузнецовых.

Принимали Строгинова по первому разряду – с переменой блюд, и что характерно подавалось все на этом самом сервизе. Точнее на том,  который купил Андрей, потому что приобретенный женой, как она рассказала им за десертом, Андрей Викторович переколотил до последней тарелочки.

По ее словам в третьем часу ночи Андрей позвонил в дверь, и когда супруга открыла, то обнаружила мужа мирно спящим на коврике. Он свернулся калачиком, и, подложив руку под голову, тихонечко посапывал. Не поняв, как за несколько секунд между звонком и открытием двери он умудрился впасть в глубокий сон (в этом месте ее рассказа Колюшка стал усиленно налегать на торт, что бы не выдать себя: не мог же он бросить товарища уснувшего в ожидании автобуса). Она сначала в наказание хотела оставить его досматривать сон, но, подумав, что утром на него наверняка наткнуться соседи, и потом разговоров не оберешься. С большим трудом разбуженному благоверному женщина задала законный вопрос о том, где это он так нализался. Вместо ответа тот полез на антресоли. Когда жена поняла, что Андрей хочет, было уже поздно, так как при попытке снять одну из двух коробок, в которых находился сервиз, раскрылось дно. Ни мало, ни смутившись, Кузя спустился с лестницы и стал перебирать осколки, пристально разглядывая их, на сколько это было возможно в его состоянии. Жена с ужасом наблюдала  за его действиями. В таком виде за несколько лет совместной жизни он явился  в первый раз. Поскольку ни каким уговорам Андрей Викторович не поддавался, супруга заперла изнутри входную дверь, и, спрятав ключи, ушла спать. А что ей еще оставалось? Но уснуть она не успела, так как услышала звон посуды. Решив, что муж сметает осколки, она не стала ему мешать. Но звон стал повторяться с завидной частотой. Выйдя в коридор, она застала Кузю сидящим на полу возле второй коробки с сервизом. Эту ему удалось снять без потерь. Но он вынимал по одной тарелке и бил себя по голове. Причем если тарелка не разбивалась с первого раза, то Кузя повторял это до тех пор, пока очередная  не увеличивала количество осколков на полу. Подумав, что Андрей помутился разумом от водки на фоне переутомления, женщина разрыдалась. Толи он все-таки не настолько был пьян (тогда почему так распоясался), толи слезы жены произвели такой эффект, но, увидев, как она плачет, Кузнецов совершенно трезвым голосом сказал, что понял, почему она, то есть  жена Андрея, не пользуется сервизом. Потому что сервиз предназначен для гостей, а гостей у них в доме не бывает. А не бывает, потому что она не может поставить сервиз на стол, так как все сразу поймут, что он фальшивый как их жизнь – с одной стороны цветной рисунок, а с другой даже клейма нет. И он, перевернув последнюю целую тарелку, точнее это было большое блюдо, показал супруге донышко – заводской маркировки там действительно не было.  Затем Кузя, поднял его над головой, видимо собираясь, сделать тоже, что и с остальными, но, подержав немного, положил обратно в коробку, заявив, что пусть прокуратура сама раскрывает свои убийства. Чем окончательно убедил жену в том, что у него не в порядке с головой.

Когда она закончила свой рассказ,  Строгинов с  Кузнецовым прятали глаза от нее и друг от друга. Но разгоряченная принесенным Колюшкой вином и собственным рассказом Кузина жена не обратила на это внимание.

Уходя, Строгинов сказал, что, конечно, не умеет готовить, так как Андрюшина жена, но если их это не смущает, то он в любое время будет рад их видеть у себя. Коля не ожидал, что произведет на чету  Кузнецовых такое впечатление, точнее  на ее прекрасную половину, и поэтому был несколько удивлен, когда на другой день в восемь утра в дверь его комнаты в общежитии постучали супруги Кузнецовы.

Андрей  пытался объяснить, что он бы сам ни когда, да в  такую рань, да в воскресенье и вообще это все его жена, а последняя тем временем поставила чайник и разворачивала  принесенные с собой бутерброды. Пока Николай Васильевич завтракал  в одном тапочке, они распаковали принесенные с собой сумки, и разложили на полу обои, клей, краску, кисточки и другие материалы, и инструменты необходимые для ремонта, и работа закипела.

Когда нежданные гости уже за полночь ушли, и Колюшка спокойно осмотрелся, то конуры своей не узнал. Его холостяцкая берлога была не просто прибрана, а отремонтирована до неузнаваемости, тем более что хоть какие-то работы последний раз  здесь производились во время строительства и до того, как Строгинов занял эту восьмиметровку, кто там только не жил. Если бы не запах свежей масляной краски, то Николай решил бы, что это ему снится.

 Возможно, от приятных бытовых перемен, а может быть от масляных паров, не смотря на распахнутое окно, ночью Колюшке действительно приснился сон. Он был светлый и неопределенный как рисунок на новых обоях.

Ближе к утру ему приснился стоящий на перроне поезд, у одного из вагонов прогуливался он сам в форме проводника. Николай хотел сказать себе, что форма не та, ведь он милиционер, но подошел пассажир и протянул билет. В этот момент ударил станционный колокол, и поезд медленно тронулся. Пассажир подхватил чемодан и прыгнул в вагон. Проводник не успел сесть следом, потому что подошла еще одна пассажирка и вместо железнодорожного билета предъявила билет в кинотеатр. Строгинов стал объяснять, что с этим билетом ей не на поезд, а в кино, но девушка голосом Томарки спросила: «Дядя Коля, а с кем же я пойду в кино?» В этот момент пассажир захлопнул дверь удаляющегося вагона, и Николай увидел за стеклом Генкино лицо. Бабыкин помахал им   рукой. Николай Васильевич, хотел крикнуть ему, что тот оставил билет, но заметил, что вместо Генкиного билета у него в руке «Приговор суда»

 Поезд удалялся. Лицо за вагонным стеклом утрачивало черты, а в глазах девчонки застыли капли крупных травянисто-зеленых слез.

* * *

вверх, к началу, оглавлению

>> Глава XI. Первая премия – баранками и пивом