Стихотворения, Проза, Цитаты, Афоризмы, Памятные даты

Глава XIX

«Кастрюлькины» скандалы

 

 

Увидев входящего в отделение Строгинова, дежурный Лобудько, наливавший из термоса чай, встрепенулся и чуть не ошпарил колени.

— Василич, ну, слава Богу! Хоть ты появился. – Затем, заметив идущего сзади Игорева, закричал: — А ты где шляешься, мать твою. У нас тут убийство, а в канторе да же опера дежурного нет. Без году неделя, как пришел, а туда же. Нашел время личными делами заниматься, хоть бы сказал что уходишь. Вот напишу на тебя раппорт начальнику, будешь знать тогда.

Строгинов из-под тишка показал Игореву кулак, а дежурному сказал:

— Чего орешь? Какое убийство?

— Может, и не убили еще конечно, но все равно дежурный опер должен быть на месте.

— Правильно говоришь, Пантелей Романович, дежурная смена должна быть вся на месте, а писать дело долгое и пустое, мы его своей властью накажем или два майора лейтенанта не выучат? – И при этих словах отвесил Игореву затрещину.

Не ожидавший столь скорого наказания Сергей отпрянул и огрызнулся:

— Охренел что ли?!!

— Не хами, а то еще получишь, — спокойно ответил Колюшка, и обратился к дежурному: — Так что случилось?

Увидев, какой эффект произвели его слова, Лобудько заговорил спокойнее:

— Самарин звонил. У него какая-то жительница пришла, говорит, дома муж любовника убивает или любовник мужа, я толком не понял и у кого-то из них пистолет.

— Или пулемет? – с усмешкой спросил Колюшка.

— Вот сходи и разберись.

— А Самарин, что сам не может? У нас, что участковый уже не милиционер?

— Да говорю же там пистолет.

— А у Самарина, что в кобуре бутерброд? Ладно, Игорев, пошли, а то участковый и в правду, без нас вооруженного задержит и один напьется. – И уже с крыльца крикнул дежурному: — Позвони Володьке, скажи, сейчас подойдем.

Зайдя за угол отделения, Колюшка обернулся на идущего на приличном расстоянии за ним и почесывающего затылок Игорева.

— Ладно, придуряться-то, Сереж. Можно подумать тебе больно.

Игорев не ответил.

— Ты, пойми правильно – это же я за тебя заступился.

— Не фига себе благодетель. Ты бы еще дубинкой заступился.

— Ты, слушай, что я тебе говорю. Ты ведь Лобудько не знаешь совсем, а он свое слово держит. Сейчас бы в раз раппорт на тебя накатал. Один дурак написал бы, другому решение пришлось бы принимать. Выговор конечно ерунда, снимут через год или вместо премии. Тебе что премия не нужна?

— Нужна, — начиная успокаиваться, ответил Сергей.

— Ну, вот видишь. А то и звание могут задержать. А так я вроде тебя, как наставник наказал и Лобудько успокоился и у тебя проблем нет. Правильно я говорю?

— Ну, ты, прям Макаренко, — сказал Сергей, нагоняя Николая.

— Так мир что ли? – видя, что Сергей перестал хмуриться, спросил Колюшка, протягивая ему свою широченную ладонь, в которой рука Игорева потонула, как в рукавице. От искреннего майорского рукопожатия у лейтенанта захрустели кости, но от побочных эмоций примирения он воздержался.

* * *

На опорном пункте милиции оперативники застали участкового Самарина, бравшего объяснение у женщины напоминавшей кобру – в круг обоих глаз расплывались огромные фиолетовые почти симметричные синяки. Она поминутно хватала участкового за руку, явно не давая ему писать, и при этом приговаривала:

— Чего уж писать-то товарищ участковый, писать-то время терять. Вы их так накажите-то и все. Палкой-то своей резиновой отходите их и достаточно. Ведь есть же у Вас палка-то, вот ей и поучите их. И чего оно Вам лишнее беспокойство-то писанина эта, али дел у Вас других нету. Пойдемте лучше сразу к нам, там, на месте все и решите, а то они допьют сейчас, да разойдутся.

— Так судя по твоему лицу, они уже давно «разошлись», — наконец отреагировал на ее причитания участковый, продолжая заполнять бланк.

— Так я не в этом смысле, — аж всплеснула руками заявительница искренне удивленная не пониманием милиционера и, вытащив из-за пазухи большой разноцветный головной платок, утерла им невидимые слезы, после чего пояснила: — Ведь допьють-то – уйдут. Пойдемте уж скорее. – И она стала подпихивать под левую руку участкового, которой тот придерживал лист, рублевую купюру.

Милиционер, оторвавшись от составления объяснения, поднял обе руки над столом. Купюра, которую совала ему посетительница, была подстать ей самой: мятая, драная и засаленная  на столько, что прилипла к краю ладони участкового. Вот в такой позе: сидя за столом с поднятыми руками, на одной из которых висела приклеившаяся денежная купюра, Самарин и заметил уже давно находящихся в кабинете и наблюдавших за ним оперативников. Сергей, встретившись взглядом со старшим лейтенантом, хотел поздороваться, но не успел, потому что Колюшка неожиданно ринулся к столу и быстро произнес: «МУР, контрольное заявление, не двигаться» Слова опера вызвали у участкового обратную реакцию. Еще до того, как Строгинов подошел к столу, Самарин одним движением схватил бумажный рубль и засунул в рот. Быстро пожевав его, он сделал глотательное движение, опустил руки на стол и уставился на Игорева. Колюшка повалился  на свободный стул напротив женщины и залился гомерическим смехом. Он пытался несколько раз поднять правую руку, но настолько зашелся смехом, что только на четвертый или пятый раз ему удалось донести руку до головы и покрутить пальцем у виска. Участковый,  к тому моменту опознавший в Игореве нового опера, которого он видел на совещании, разразился трехэтажной бранью в адрес Строгинова. Помянув, раза по три не добрым словом оперативников вообще, Колю в частности и отдельно его родню до седьмого колена, Самарин склонился над корзиной для бумаг и долго безуспешно кашлял и плевался – рубль он действительно проглотил. Еще не  отсмеявшись, Строгинов сказал:

— Учит, Вас дураков, прокуратура учит, а деньги все равно к рукам липнут.

— Сам, ты дурак Строгинов, и не лечишься. Грязный же рубль.

— Кто ж тебя заставлял, его есть?

— Хороший ты мужик Колюшка, только шутки у тебя дурацкие.

— Лучше мои шутки, чем Нинкины, а тебе наука лишний раз, — словно школьника поучал участкового старший оперуполномоченный. – Была б у Ваньки возможность, он бы всю пачку тогда съел, не поморщился, чем в Бутырке парится.

— Это уж точно, — уже миролюбиво согласился Самарин и переключился на посетительницу: — А ты, что, дура, деньги мне суешь?

Шокированная поведением участкового женщина промямлила что-то насчет благодарности.

— Засунуть бы тебе эту благодарность в одно место, — рявкнул на нее Владимир Егорович.

— Ладно, Володь, она же от чистого сердца. Правда, Сонь?

Сонька в ответ быстро, быстро закивала головой.

— Ты Сонь, лучше мне скажи, с каких это пор ты на хорошую жизнь стала жаловаться, да еще в милицию?

— А чего в ней хорошего-то в моей жизни? – почувствовав подвох в Колиных словах, недоверчиво спросила женщина.

— Ну, как же? – не приняв ее недоверия, стал пояснять Строгинов: — И муж у тебя, и любовник – ты же счастливая баба Сонька.

Та в ответ хитро улыбнулась, соглашаясь, с мнением опера:

— Так, а чего же, все при мне, — кивнула женщина и демонстративно поправила обеими руками пышную грудь.

— Ты, нас своими прелестями не смущай, лучше скажи, зачем пришла? – переходя на деловой тон, спросил старший опер.

Сонька встрепенулась.

— Так вот я же и говорю, Гришка-то приперся посреди дня, ну, а мы значит с Пашкой, — она снова приподняла обеими руками свое «богатство», — беседовали.

— Это теперь так, значит, называется, — улыбнулся Строгинов, и пояснил для Игорева: — Гришка это муж, а Пашка – сожитель.

— Бывший муж, а Пашка жилец, комнату у нас снимает. Вы же знаете Николай Васильевич.

— Ага, и живете Вы все вместе, а съемной комнатой у вас называется угол задернутый занавеской. Это, между прочим, твой недосмотр Самарин.

Владимир Егорович сплюнул в корзину, сказав:

— Что мне теперь каждую кровать проверять, кто с кем спит?

Проигнорировав с его точки зрения риторический вопрос Самарина, Строгинов спросил у Сони:

— Так, у кого говоришь пистолет-то?

— Так я же объясняю, — оживилась Сонька, снова ощутив себя в эпицентре внимания. – Беседуем мы, значит, с Павлом Евгеничем. Он четвертинку взял, как положено, а тут ни с того ни с сего Гришка приперся. С утра в рейс ушел, а к обеду заявился «ясно солнышко» нежданно негаданно. Ну, и сразу в драку. А Пашка хитрец взял ему и накатил  полный стакан, у него оказывается, еще поллитровка была припрятана, ну, тот и успокоился малость. А уж когда допили все, Гришка наган вытащил и стал Пашке угрожать, что, мол, застрелит его, если он еще раз ко мне сунется. – Увидев, как при слове наган у милиционеров загорелись глаза, женщина заговорила быстрей: — Да он плевый наган-то такой, ржавый весь и без патронов вовсе.

— Так чего ж ты пришла, если без патронов? – спросил Самарин.

— Ну, мало ли, а вдруг. Мне Николай Васильевич еще, когда наказывал: «Если что Сонька сразу ко мне» Так я ему позвонила, а его нет, ну я и к Вам сразу. Правильно ведь Василич? – ища поддержки своим словам, обратилась к майору женщина.

— Правильно, Сонь, правильно, — вставая, успокоил ее майор. – Пошли покажешь своих мужиков. Володь, ты при оружии?

— А как же, — кивнул Самарин.

* * *

За дверью испещренной заплатками от постоянно вставляемых замков было тихо. На звонки ни кто не отвечал, однако в замочной скважине изнутри торчал ключ.

— Ну, что? Будем ломать? – перестав звонить, решительно спросил участковый.

— О, ломать! А кто потом делать-то будет? – спросила женщина, встав между дверью и Самариным.

— Все, Сонь, базар окончен. Сама пришла, нечего теперь тут, ну-ка отойди.

Перечить Строгинову хозяйка не решилась, но, посторонившись, с вздохом сказала:

— Если только под Вашу ответственность, Николай Васильевич.

— Конечно под мою, а под чью же, — согласился старший оперуполномоченный и скомандовал: — Ну, лейтенанты покажите, на что способны.

Коля отошел к перилам, а ребята дружно навалились на дверь. Не смотря на внешнюю трухлявость, она устояла. После четвертой попытки Сонька пояснила:

— Это Гришка ее весной металлическими уголками укрепил. Ну, после того как мы развелись, он малость пошумел тут, Вы же к нам еще тогда заходили, Николай Васильевич, помните? А потом вот и сделал.

— Хозяйственный зараза, — отреагировал на ее слова Владимир Егорович, и они снова налегли с Игоревым на дверь.

 Косяк треснул, но дверь и в этот раз не поддалась. Послышались шаги, и пропитой голос спросил:

— Кому ломимся, пъянь, проклятая? Житья от вас нету. Пошли отсюда на хер.

— Я тебе сейчас пойду, сволочь! А ну открывай немедленно.

Мгновение, подумав, тот же голос, но уже более спокойно, как бы да же заинтересованно спросил:

— А хто ты такой, что бы я тебе двери открывал?

— Участковый твой Самарин.

— У-част-ко-вый Са-ма-рин?!!

— Да.

— А знаешь, что участковый Самарин? А пошел бы ты на хер.

— Да, я тебя…, — захлебнувшись от возмущения, не нашелся, что ответить Владимир Егорович.

Видимо чувствуя себя уверенно за укрепленной дверью, голос сказал:

— Будешь хулиганить Строгинову — оперу скажу, он тебе такого участкового даст, мало не покажется.

— Перминов, открывай давай, это майор Строгинов, — решил включить в разговор свой авторитет Колюшка.

— Николай Василич?! – обрадовались за дверью.

— Василич, Василич, — согласился Строгинов, и взялся за дверную ручку, считая вопрос решенным, но вместо щелчков открываемого замка услышал спокойное:

— Идите Николай Васильевич вместе с участковым.

— Куда? – не успев сообразить, машинально спросил майор.

— А идите Вы все на хер, менты долбанные. – И тут же добавил: — Встретите Соньку – сучку, возьмите ее с собой.

За дверью раздались удаляющиеся шаги.

Майор отошел  и махнул ребятам рукой. Те  с разбегу ударили в дверь. Она, наконец, не выдержала и вырванная с петлями упала плашмя. Самарин более плотный, но ниже Игорева ростом повалился вместе с дверью. Чудом, удержавшись на ногах, Сергей остановился, наступив одной ногой участковому на спину и застыл. Перминов, сидя на табуретке в дверях маленькой кухни, которой заканчивался узкий трехметровый коридор, держал в руке наган. Дуло  направленное лейтенанту  в грудь изрыгнуло пламя. Не успев, разобраться, от чего у него звенит больше в ушах, от выстрела или оттого, что, получив толчок в спину,  падая, ударился головой о стену, а потом об пол, Игорев поднялся.  Второй раз за день рубашка была в крови. Из разбитого носа обильно текла кровь. За спиной не членораздельно матерился Самарин. На кухне над распластанным Пашкиным телом на коленях стоял Строгинов, с занесенным на отмаш пистолетом. В круг не подвижной головы Перминова растекалась кровавая лужа. Из-под стола торчали чьи-то связанные у щиколоток полотенцем дергающиеся ноги. Не видимый из-за Колюшки человек  пытался заползти подальше под стол и одновременно оттолкнуть от себя валявшийся на полу наган. К дергающимся ногам и бормотанию участкового прибавился Сонькин голос:

— Убили, как есть убили, и она с рыданиями  бросилась на грудь поверженного мужа.

Майор не обращая внимания на Соню, проверил  Гришкин пульс, затем ощупал голову, немного испачкав руку  в крови. Потом пальцы другой руки опустил в кровавую лужу у Перминовской головы и стал нюхать, поочередно поднося к лицу то одну, то другую руку.

— Чего орешь, дура? Всего и убытку-то, что «Три семерки», — сказал Колюшка, приподнимая Гришкину голову, и вытаскивая из-под нее  бутылочные осколки, повисшие на этикетке дешевого портвейна.

Сонька, не смотря на свои причитания, услышав Строгинова, оторвалась от неподвижного тела и недоверчиво посмотрела на старшего оперуполномоченного. Тот сунул ей в руку этикетку с осколками.

— Портвешок, — задумчиво сказала Соня, разглядывая мокрую бумажку. – Выходит нашли мою заначку, троглодиты, — подытожила пъяньчужка, невесть откуда всплывшим в ее сознании словом.

Затем  для  пущей уверенности она промокнула рукой красное пахучее пятно и лизнула ладонь. Убедившись в верности выводов старшего оперуполномоченного, вцепилась обеими руками в горло бывшего мужа, и произнеся с театральным пафосом: «Теперь тебе конец», — для верности навалилась грудью. При этом человек под столом затих, перестав сучить ногами. Гришка, открыв глаза, толи от удушья, толи, увидев склонившееся над ним искаженное злобой лицо бывшей жены, взвыл благим матом, будто бы это не он еще мгновение назад лежал без сознания оглушенный ударом Колиного пистолета и то же вцепился ей в горло.

Лейтенанты, разняв бывших супругов, Соньку отвели в комнату, Гришку закрыли в ванной, пристегнув наручниками к сушилке, что бы не дергался, и вытащили из-под стола жильца.

Помимо того, что у Павла Евгеньевича были связаны полотенцами руки и ноги, из-под приспущенных штанов в районе заднего прохода торчало донышко четвертинки, которую, преодолевая брезгливость, вынул Самарин. Сквозь слезы и сопли, размазываемые трясущимися руками по лицу, под нажимом милиционеров Пашка с грехом по полам рассказал, как после совместного распития и ухода Соньки, угрожая пистолетом, над ним надругался Перминов. Да же Колюшка много чего повидавший за двадцать лет работы на рабочей окраине города, был взбешен. И вполне возможно, если бы не его молодые коллеги, по-своему расправился бы с насильником.

Когда отделенческая машина забрала задержанного, а за Пашкой приехала скорая медицинская помощь, доктор обратил внимание на то, что есть еще потерпевшие. Колин пиджак в районе левого предплечья набух от крови – Гришка на вылет прострелил мягкие ткани. После тог как его перебинтовали и сделали укол, Николай Васильевич категорически отказался ехать в больницу. Медики, забрав на носилках Пашку, в результате полученной травмы идти он, не мог, удалились.

Оставшись одни, милиционеры от произведенного Гришкой над Пашкой  паскудства впали в ступор. Сидели молча, не глядя друг на друга, чувствуя за собой не объяснимую вину и совершенно забыв про затихшую в комнате Соньку. Противно было на столько, что даже не хотелось курить.

Появление на кухне хозяйки, да еще с бутылкой «Перцовки» в руке, стало для них полной неожиданностью. Сонька, бормоча, что-то о том, что ее вины в происшедшем нет, выставила на стол не хитрую закуску из заплесневелой четвертинки черного хлеба, початой банки шпротов и нескольких лежалых антоновок, ушла в комнату, то ли не желая им мешать, то ли огорошенная событиями не меньше милиционеров.

Покончив с угощением, мужики отправились в отделение, не забыв перед уходом получить у Соньки письменные объяснения по поводу случившегося, чем вызвали ее молчаливое недовольство, почему-то решившей, что с презентованной милиционерам «Перцовкой» все вопросы к ней отпали.

 По дороге не сговариваясь, ребята зашли в магазин, где взяли еще пару бутылок и, решив, что на сегодня с них приключений хватит, отправились на опорный пункт к Самарину.

 Сообщив по телефону дежурному Лобудько, где они находятся и, пообещав все вопросы с задержанным решить утром, Колюшка попросил без острой необходимости их не беспокоить. Кроме того, узнав, что капитан Гуреев в отделении больше не появлялся, Строгинов несколько раз позвонил ему домой, но, поняв тщетность своих попыток, решил и этот вопрос оставить на завтра.

* * *

Вернувшись после затянувшегося обеда на рабочее место, начальник РУВД еще около часа не отрываясь, смотрел на телефон в ожидании звонка Шансова. Алла в то же время безуспешно пыталась дозвониться домой. Наконец, осознав, что что-то случилось, и дальше задерживать секретаршу нет смысла – в последствии это могло, вызвать подозрения, и начальник отпустил ее.

Подойдя на цыпочках к двери, Воронцова приложила к ней ухо, и замерла, напряженно вслушиваясь. Тишина. Оторвавшись от двери, достала из сумочки пистолет и, стараясь не щелкнуть затвором, передернула его. Трясущимися пальцами долго не могла попасть в замочную скважину. Дурные предчувствия не давали, ей сосредоточится. С трудом, успокоившись, она повернула ключ в замке.

Сквозь помутненное сознание Олег почувствовал, что на лицо ему падают капли. Не открывая глаз, слизнул одну, ощутив  привкус соли и еще какой-то дряни. Сквозь щелочку едва дрогнувших ресниц увидел склонившуюся над ним Аллу, с растекающейся по щекам тушью. В голове мгновенно всплыли события предшествовавшие потери сознания. Не узнав собственного голоса, спросил:

— Надеюсь, ты, плачешь не на моих похоронах?

— Ты дурак Гуреев, — не переставая плакать, шепотом ответила старший лейтенант.

Под покровом ночи к дому подъехала машина скорой медицинской помощи, и два дюжих санитара погрузили сначала одни, потом другие носилки с прикрытыми простынями телами. Так же как и появилась, не включая фар, управляемая водителем-женщиной машина исчезла в ночи.

* * *

Не смотря на богатый событиями, прямо надо сказать не ординарными событиями день, Игорев уснул быстро и спокойно, и сон у него был нейтральный. Снилось лейтенанту, что сидит он в кабинете, а передним гора карандашей, и он их точит и точит. Лезвия режут пальцы, ломаются, а пирамида деревянных цилиндриков не становится меньше. Сергей старается делать аккуратнее и быстрее, потому что знает – скоро придет Строгинов и спросит, почему до сих пор не выполнена работа. Неожиданно вместо майора в кабинет входит старшина и  начинает, не торопясь пересчитывать  карандаши.  Игорев знает, что двух не хватает. Он судорожно пытается вспомнить, где они,  и не может. Он не может вспомнить, откуда ему вообще известно, что их нет.

Проснувшись в холодном поту задолго до звонка будильника, после безуспешных попыток снова уснуть, он собирается на работу.

Прохлада раннего утра сдувает с лица и из памяти  остатки сновидений. Не став, дожидаться автобуса Игорев бодро зашагал в направлении отделения милиции, в предвкушении предстоящей работы с вчерашним задержанным.

 

* * *

вверх, к началу, оглавлению

>> Глава XX. «Охотник»