Глава XV. «Скелеты» в шкафу
19 февраля, 2017, Автор: Andre Категории:Чужие сны или ...,«Скелеты» в шкафу
Вернувшись к себе, Игорев застал Строгинова в излюбленной позе, созерцающего мир через зарешеченное окно. Любимый «ежик» был полон окурков.
— Случилось чего? — не оборачиваясь, спросил старший оперуполномоченный.
— Барабанов обещал выговор объявить?
— За что?
Игорев объяснил.
— Выговор он тебе не объявит, это только Пивняков может, а ствол конечно надо получить. Ладно, будем уходить, пойдешь со мной, покажу, где старшину найти. Сегодня же и получишь. Ты стрелять-то умеешь?
— Стрелял в Вышке.
— Точно. Это я не подумал. Ну, что пивка попьем? – Он извлек из стола баранки.
— Оно же теплое.
— Ну, какое есть. Станешь начальником, будешь ставить в холодильник. Доставай. Надо допить и Пивнякову канистру вернуть, пока сам не пришел.
Колюшка встал, открыл верхнюю половину сейфа, а в ней еще маленький ящик, куда убрал пистолет и запасную обойму. Закрыв сейф, водрузил свое тело на место. Сергей вынул из шкафа канистру и стаканы — налил. Строгинов поднял стакан, и, не донеся его до губ с папиросой в одной руке и пивом в другой замер.
— Мужика на остановке видишь? — спросил он.
— В пиджаке?
— Нет, с другой стороны в ветровке.
— Ну, я его видел уже.
— Мне на первых порах то же казалось, что я их всех видел. А если ты его и видел, то на стенде перед входом.
— На каком стенде?
— «Их разыскивает милиция»
— То-то он мне показался знакомым. Да я его видел, когда ходил ключ от кабинета делать, а потом уже на стенде, но он там не очень похож.
— А чего молчал?
— Да говорю же, не очень похож.
— Все равно надо было сказать. Можно его, конечно, достать отсюда из пистолета, но вдруг действительно не он.
— Как из пистолета? – несколько опешил Сергей.
— Ты же читал на стенде – это Сергунько. Шесть лет назад при налете на сберкассу в нашем районе он застрелил заведующую сберкассой. Задержали четыре года спустя, да признали не вменяемым, так что сейчас он должен быть в психушке, на излечении так сказать, но неделю назад сбежал.
— А чего он у нас-то?
— Так жил на нашей территории с матерью. Видать решил навестить. Хоть бы повернулся.
В этот момент мужчина в пиджаке, что-то спросил у того, что в куртке и последний повернул голову к нему.
Николай Васильевич отхлебнул пиво, и, поставив стакан резко, поднялся.
— Закроешь дверь и через центральный вход, а я через черный. Только не беги, а то спугнешь. – И уже выходя в коридор, добавил: — Только бы автобус не подошел… успеем.
Сергей судорожно рвал подкладку пиджака, пытаясь вытащить провалившийся ключ, когда увидел подходящий к остановке автобус. Он знал, что на этой остановке только один маршрут. «Не успеем», — промелькнуло у него в голове. Игорев перестал рвать карман и на секунду застыл, наблюдая, как мужик в пиджаке приблизились к краю тротуара, в ожидании тормозящего автобуса. Второй наклонился над урной стоящей около остановки и тушил сигарету. Сергей, не глядя, взял со стола «ежика» набитого Колиными окурками. ЛиАЗик цвета вялого апельсина остановился, открылись двери. Из передней двери вышла женщина с бидоном, на заднюю площадку поднимался мужик в пиджаке. Когда мужчина в ветровке, затушив сигарету, выпрямился, Игорев сделал шаг от стола в глубь кабинета и откинул руку с зажатой в ней двухсотграммовой пепельницей. Чугунный «ежик» пролетел сквозь решетку открытого окна, не чиркнув. Не удержавшись на ногах, Сергей повалился всем телом на стол, сильно ударившись правым локтем о поверхность стола. Когда он поднялся, потирая ушибленную руку мужчины в куртке не было, а автобус, набирая скорость, отъезжал от остановки. «Не хорошо. Колюшка подумает, что я испугался», — размышлял Игорев, наконец, вытащив ключ из-под подкладки и закрывая дверь. Выйдя через черный ход, он спокойным шагом пошел вокруг дома к остановке.
Когда Строгинов повернул за угол отделения, автобус, не сбавляя скорости, на зеленый проехал перекресток. У следующей пустой остановки он немного притормозил и проехал не останавливаясь. Николай Васильевич подумал, что автобус можно было бы догнать на машине, выбегая из отделения, он видел во дворе их УАЗик, но через одну остановку было метро. Поправив на брюках ремень, с висевшей на нем пустой кобурой, он закурил и увидел, неторопливо выходящего с другой стороны здания Игорева. «Студент», — со смесью жалости и недовольства подумал он. «Хотя все равно не успели бы». — Николай пощупал пустую кобуру. «И Серега то же без оружия… Может, и к лучшему, что автобус… Значит, сегодня пивной день» – И он направился на встречу Игореву.
К остановке они подошли почти одновременно. Суетившаяся рядом с урной женщина с бидоном, заметив, подходящего Строгинова, выпрямилась и, прижимая к себе обеими руками бидон, сказала:
— Господи, молодой еще. Без запаха… Трезвый вроде. С сердцем наверно плохо. Надо же скорую вызвать.
Николай Васильевич не успел вникнуть в смысл того, о чем говорит женщина, раньше увидев, лежащего на газоне Сергунько. Если бы он не был одет, то можно было бы подумать, что загорает, как делают жители больших городов не имеющие времени или возможности выехать за город, и устраивают себе пляж где-нибудь в лесопосадке или прямо на газоне под окнами дома.
Сергунько Александр Пантелемонович известный, как говорят в определенных кругах, под кличкой Серый лежал на газоне около автобусной остановки, раскинув руки и подставив лицо теплому августовскому солнцу. Его спокойное лицо ни как не вязалось с торчащим, из-под задравшейся на животе куртки, пистолетом. Колюшка нагнулся. Нащупав пульс, приподнял веко, после чего удовлетворенно хмыкнув, велел Игореву, сходить в отделение за папкой и прихватить в дежурке какого-нибудь не самого пьяного из задержанных в качестве понятого. Женщина с бидоном, обратившая внимание с подачи оперуполномоченного на пистолет Сергунько, всплеснув руками, хотела бежать, но была остановлена движением Колиной руки, дабы тоже исполнить свой гражданский долг в качестве понятой.
После того, как понятые подписали протокол изъятия пистолета у Серого, он к тому моменту еще не пришел в сознание, и перенесенный постовыми под руководством Строгинова в его кабинет, продолжал отдыхать на стуле, пристегнутый наручниками к батарее отопления. Отведя второго понятого в клетку, Николай Васильевич перебросился парой фраз с дежурным и, закурив, вернулся к себе, застав Игорева с веником в руках сметавшего на газету рассыпанные по полу папиросные бычки. Усевшись на место Игорева, так как его занимал задержанный, Колюшка, свернул кулечек из клочка газеты и стал стряхивать туда пепел. Сергей, вышел выбросить мусор, и Василич, поискав под столами пепельницу, решил, что Игорев по своей уже переставшей его раздражать привычке, решил ее за одно вымыть. Но, вернувшись, коллега попросил закурить, чего с момента своего прихода в отделение не разу не делал, и, не поставив на стол пепельницу, стряхивал, так же как и Николай перед этим пепел в газетный кулек. Что-то крутилось в голове у старшего опера, но он все никак не мог сформулировать, что бы задать Игореву вопрос, а тот продолжал молча курить. Видя, что напарник не собирается ему помочь, Николай Васильевич влекомый ничем не подтвержденной догадкой, ничего не говоря, вышел из кабинета и отправился на автобусную остановку. На том месте, где лежал Сергунько, Строгинов вскоре обнаружил любимого «ежика» и, сунув в карман, вернулся в кабинет. Игорев, докурив, взял со стола импровизированную Колину пепельницу и выбросил в урну, стоящую у двери.
Строгинову если и не нравился новый сосед по кабинету, то уж во всяком случае, не раздражал. Он быстро привык к парню, с первого дня старательно исполнявшему все его указания и относящемуся к нему с подчеркнутой вежливостью, как к более опытному. Его аккуратность в одежде – всегда свежая рубашка с галстуком, отутюженные брюки и чуть торчащий из кармана пиджака платочек, правда, не в тон галстуку, а костюму, умиляла старшего опера, хорошо понимавшего, что как только новичок начнет работать самостоятельно, то Территория быстро снимет, этот хоть и не показной, но все-таки лоск. А спотыканья на первых порах молодого опера на ровном месте навевали приятные воспоминания. Нет, не потому что Строгинов видел в Игореве себя молодым. Разве можно было сравнивать его тогдашнего двадцатилетнего опера, успевшего походить постовым, бывшего десантника зубами вгрызавшегося в обслуживаемую территорию, что бы утвердится среди коллег уже проработавших на территории по пятнадцать-двадцать лет, при появлении которых в злачных местах в округе наступала тишина, с этим обремененный семьей и нахватавшимся теорий на студенческой скамье почти тридцатилетним седеющим чистюлей, только пришедшим в розыск. «Даже перед тем как водку пить стаканы моет», — с улыбкой вспомнил Строгинов.
Мешая сидеть, в ногу упиралась чугунная пепельница, которую Коля сунул в карман брюк, подобрав на улице. Он хотел вынуть ее, но, сунув руку в карман, в место этого спросил:
— Сереж, ты в каких войсках служил?
— В Гражданской обороне.
— Это что такое?
— Разборка завалов после стихийных бедствий, эвакуация населения, обработка зараженной местности, техники, населения, вплоть до стирки одежды в специальных растворах и тому подобное. Всеармейская прачечная что ли. Что-то вроде специализированного стройбата.
— Так это мы еще в школе проходили. Это вроде гражданская организация?
— Ну, если я там служил, значит, все-таки не гражданская. Хотя, если судить потому, что оружие мы видели только в карауле, а на стрельбах за всю службу были два раза, то ты почти прав. Анекдот про Стройбат слышал?
— Какой?
— Вызывает американский президент директора ЦРУ и приказывает выяснить, что это за войска такие у русских образованы под названием «Стройбат». Через некоторое время ему докладывают – это господин президент сущие звери им даже оружие не выдают. Короче у этих лопата, а у нас швабра.
— Я тоже в армии служил, а что-то не слышал про такие, — искренне усомнился Колюшка, ощупывая в кармане «ежика»
— Так части эти все кадрированые, а ребята наверно стесняются рассказывать – это ж как на подводной лодке коком. Служба почетная, а работа женская, — пояснил Игорев.
— А ты, значит, не стесняешься? — с вызовом спросил Строгинов, продолжая ощупывать в кармане мешающую ему пепельницу.
— Что было, то было. Слов из песни не выкинешь. Кому морская пехота, а кому стройбат. Как говорил дядя Маяковский: «Все работы хороши – выбирай на вкус» А меня, когда призывали, никто не спрашивал. Ты вон в десанте служил, так при твоих данных сам Бог велел. А я для танкиста высок, а для десанта щупловат. Зато живой. Я когда в Вышке учился, у нас много ребят из Афгана было, а меня Бог миловал. У нас ни одного не забрали, хотя некоторые писали рапорта, просились. Может потому и живой.
— А ты, значит, не писал?
— Нет, не писал.
— Выходит ты не герой? — с издевкой в голосе спросил Николай.
— Выходит не герой, — охотно согласился Сергей и добавил: — Не помню, кто сказал: «Кто понял жизнь, тот не торопится».
— Меня, когда призывали, тоже не спрашивали, — уже без подначки в голосе сказал Строгинов, ощупывая под рубашкой большой шрам на левом боку. Рубец давно уже не болел, но при прикосновении ощущался, как инородное тело настолько был велик, – Тогда давай за живых, — подвел он итог своим мыслям, разливая теплое пиво по стаканам, – Подняв свой стакан и чокнувшись с Игоревым, Николай Васильевич сказал: — Не водка, правда, так у нас и не война.
— Слава Богу. Помнишь, кажется у Окуджавы: «…лишь бы не было войны»
— А в какой это песне? Я, честно говоря, Окуджаву так, только по радио.
— Ну, может и не у Окуджавы… Я тоже к слову.
— А ты Бога все время поминаешь, веришь что ли?
— Знаете, товарищ майор, — почему-то неожиданно перешел на официальную форму обращения Сергей, — я ведь комсомолец, — и, помолчав, продолжил: — У Есенина есть такие строчки:
«Верю, родина, я знаю,
Что легка твоя стопа,
Не одна ведет нас к раю
Богомольная тропа»
Помолчали. Выпили пиво, налили еще и еще выпили не торопясь. Игорев не понимал вкуса этого напитка, а предложенный был трехдневной давности — теплый, выдохшийся, разбавленный водопроводной водой, отдающий хлоркой и стиральным порошком, напоминавший цветом, не к столу будет сказано, что, пить было совершенно не возможно. К тому же жажды в данный момент он не испытывал.
* * *
Он подполз к шоссе, окончательно «изгваздав» обмундирование.
* * *
«Изгваздал»,- так говорила бабушка, когда он возвращался с улицы: -Господи, ты, где был-то? Ушел как ребенок, а пришел, как поросенок. У меня Пушок чище, чем ты, — Пушком звали здоровенного борова, которого Сережа видел у бабушки в деревне еще позапрошлым летом. Старый хряк за неизвестные заслуги уже не первый год откармливался, как молочный поросенок к Рождеству. Что матери-то с отцом сказывать будем? Сымай давай скорей, сымай пока не пришли. Может, отстираем. Ну, это ж надо так изгваздаться, — Бабушка стирала в ванной его изгвазданную донельзя одежду, а Сережа, расположившись на подоконнике кухни, на табуретке за столом ему еще было не удобно – не хватало роста, кушал драники с молоком. Драники – оладьи из картофельных очисток, которые бабушка готовила так, что оторваться от них у ребенка не было сил, пока они не заканчивались на тарелке. Приходившая с работы мать, порицала бабушку, за то, что та кормила ребенка картофельным очистками, а бабуля согласно кивала матери сознавая, что укоряют за это ее не впервые. Слава Богу, не голодный год. И оправдывалась только тем, что Сереженька очень просил, испечь ему этих самых драников. Мать, выказав свой праведный гнев (действительно, что это за еда для ребенка – картофельные очистки), переодевалась в домашнее, мыла руки и уже совершенно с другой интонацией спрашивала, не осталось ли драников? Конечно, остались. Бабушка бежала в комнату и из-под подушки на кровати вытаскивала суповые тарелки одну накрытую другой и завернутые в газету, в которых лежали оладьи.
Если сын ел картофельные очистки исключительно потому, что, как гласит народная мудрость: «Хорошему повару, что бы приготовить тушеного кролика, как минимум нужна кошка», то мать их любила еще и по другой причине – это была еда ее детства. Не было большей радости для девочки сорокового года рождения, чем идти по мерзлому, колхозному, изрытому снарядами полю и собирать с матерью и теткой прошлогоднюю перемерзшую погнившую картошку. Из нее получались ТАКИЕ ДРАНИКИ! А через минуту после того, как мать, вымыв посуду, уходила в ванную комнату, Бабушка начинала стучать в дверь, требуя, пустить ее в туалет – санузел был совмещенный. Заслышав стуки, мать говорила: «Сейчас, сейчас» и пускала в ванную воду, чтобы не было слышно ее всхлипываний. Бабушка Фекла, на самом деле был материной теткой и ее ежегодные двух-трех недельные наезды после смерти сестры к племяннице, бередили душу последней, тем более что из многочисленных родственников тетя Фекла была ей ближе других, хоть и чаще раза в году они не виделись. Умывшись, мать выходила из ванной и, Фекла, соблюдая правила игры, заходила в туалет, через некоторое время спускала воду, а затем открывала кран. Сережа видел ежедневно сей ритуал, за исключением выходных, когда мать вместо картошки готовила макароны. Как он понял позднее, исключительно, что бы лишить тетю возможности готовить драники, а со временем сообразил, что бабушка стучится к маме по тому, что не хочет, что бы та плакала в ванне в одиночку, и на самом деле в туалет не хочет.
Это открытие в то время на столько потрясло ребенка, что на другой день бабушка, не обратив внимания на то, что он ничего не просит, приготовила его любимое блюдо, а внук, выйдя на балкон, выбросил оладьи вместе с тарелкой и видимо в подтверждении своей не озвученной мысли, следом запустил кружку с молоком.
Бабушка настолько была ошарашена выходкой малолетнего родственника, что сделала вид, что ничего не произошло, о чем и рассказала вечером племяннице. Сие поведение единственного любимого чада, удивило родительницу не меньше и, они почли за лучшее, дождаться, когда вернется отец. Толи глава семьи был на столько мудр, толи семейный совет нашел единственно приемлемое решение, но с того случая любимые драники готовились исключительно мамой по выходным дням и подавались к общему столу. По прошествии года, в очередной приезд Феклы, она, забывшись, в первый же день приготовила фирменное блюдо, но, ставя на стол, увидела выражение лица внучатого племянника и быстро пояснила: «Это мама разрешила, — и тут же добавила: — И она не будет плакать» После чего повзрослевший на год Сережа поинтересовался, остались ли остальным членам семьи оладьи, и, получив утвердительный ответ, с удовольствием уплел долгожданное блюдо — мать без тетки драники не готовила.
* * *
Вернувшись, он с неудовольствием обнаружил, что Топорков лежит на спине, закатив глаза – вода закончилась позавчера ночью. Менее чем в двухстах метрах за оживленным шоссе были видны городские дома – вода, еда, тепло и отсутствие неизвестно кому нужного риска. При его появлении Шаламов перевернулся со спины на бок. Вытянувшись (только вот руку к виску не приложил) доложил: «За время вашего отсутствия…» «Клоун», — не хорошо подумал он о нем, но, перехватив взгляд переведенный с его второй фляжки на Топоркова, понял, что кто-то готов сломаться еще, но, судя потому, что остальные были в сознании, назревал срыв. Этого он допустить не мог ни как, тем более что еще вчера заметил, что обнаружены, а когда к утру понял, кто их сопровождает, ему хватило перекура для того что бы почувствовать, что интуиция его не подвела, и что он правильно решил не бросать Топоркова, сломавшего ногу при высадке. Хотя если бы его спросили, за чем он его тащит, вряд ли смог бы толком объяснить. Впрочем, это не совсем правильно – Топоркова тащили Семушкин с Валериком (Откуда у него такая фамилия? Ну, понятно, что от отца, а изначально-то?). Рацию и основную часть груза нес Шаламов. Забрать оружие и боеприпасы у остальных он ему запретил. Нет, конечно, Шаламов молодец. Когда на второй день нога у Топоркова совсем опухла и после привала он не смог подняться, Шаламов, отведя Сергея в сторону, предложил забрать все у ребят, что бы им было легче нести Топоркова. Но, услышав указания, спросил только одно: «Разрешите исполнять?» «Нет, что не говори Шалый — военный. Наверно останется на сверхсрочную. Когда вернемся надо доложить, что он уже может сам. А ведь не хуже сержанта понимал, что Топора надо оставить. Обязательно надо доложить, что уже может сам, думал Сергей, но перед этим наказать сколь дури хватит. Тоже мне «санчасть» организовал. Знает ведь, что у Топора вот-вот гангрена начнется и что они в городе. Да и рация у них есть. Вот тварь все-таки… Вот только он или я? А, в общем-то, лучше всех, конечно, держится Топорик. Вчера ведь, когда под утро делали привал, он уж сознание терял, но автомат забрать не смогли, пришлось будить. А как он в Семушкина вцепился. Чуть не задушил, еле оторвали. Все правильно, если, сопровождая, до сих пор не остановили, значит, хотят, что бы мы себя показали. А иначе, зачем посылали? Вот, как и не крути твари-то они, но мы-то не скотина бессловесная, никто ж нас не заставлял. А откуда такая уверенность? Может быть, кого и заставили. Только ради чего? Мальчишки… Дети еще… «Дети с большими яйцами», — так говорил их учитель физкультуры в школе»
Отстегнув обе пустые фляжки, положил рядом на траву.
— Слушать меня.
Ребята, как по команде (так ведь действительно команда) повернули головы.
— Что не всех касается? Разбудите Топоркова! Нашел время спать.
— Так он…, попытался напомнить сержанту Семушкин, но был остановлен взглядом Шаламова.
— Отставить! — почти рявкнул Сергей. – Разбудите его?
Шаламов полез за аптечкой.
«А чего сразу не привели в чувство? Хотя правильно – парень поспал. Лучше так, чем никак»
Вдохнув второй раз нашатыря, и еще не открыв глаза, Топорков начал, ощупывать автомат, и не обнаружив магазин, сделал им вращательное движение, как дубиной, чуть не лишив навсегда возможности Шаламова, жевать самостоятельно. Шалый сквозь чудом уцелевшие зубы, поминая не то мать, не то сержанта пополз в кусты, в надежде, что пузырек еще не вытек. Ребята, которые не видели воды третьи сутки, прыснули до соплей. Хуже всех, конечно, было Топору, который неожиданно (для него) придя в себя, увидел не здорово ржущих сослуживцев. Дождавшись, когда они, отсмеявшись, затихли и самостоятельно сконцентрировали внимание на Сергее, тот отстегнул лопатку, и, указав, что команда касается всех, посмотрел на Топоркова. Топорик исполнил первым. Через полчаса они уже отжимали в котелок майку. Видя, как, напившись, оживает их товарищ, ребята воспрянули духом. «Или они его не теряли? Может, он не понял Шаламова? Надо потом обязательно выяснить, — подумал Сергей. Теперь уже осталось немного»
* * *
— Что думаешь?
— А что тут думать. Зря мы его послали старшим. Я же говорил – мягкотелый он для принятия таких решений.
— Каких это таких? – с интересом глядя в глаза своего заместителя, спросил майор. Тот молчал, пытаясь сформулировать свое отношение, зная какую симпатию, проявляет к сержанту начальник – не обоснованную с его точки зрения, — Так для каких?
— Я докладывал Вам свое мнение: «Старшим надо было посылать Шаламова»
— Тебе, что не понравилось-то, что они Топоркова не оставили?
— Не они, а он поставил под угрозу срыва выполнение задания.
— А ты знаешь, что он, именно ОН обнаружил в первый же день группу сопровождения.
— К этому моменту они уже шли восьмой день и тащили Топоркова.
— Договаривай, договаривай.
— Я считаю, товарищ майор, что из состава группы его необходимо вывести и…
— И еще лучше расформировать группу совсем, — закончил за него майор.
Капитан согласно кивнул. Считая свое мнение абсолютно обоснованным, он уже заготовил новый раппорт со своими выводами, который в случае не согласия непосредственного руководителя собирался передать по инстанции. А инстанция для их типа подразделений была только одна, и в ее решении он не сомневался, так как хорошо знал, что там ошибок не прощают, а уж ошибок психологического плана…
— Ну, раз так давай. – Майор протянул руку в сторону собеседника.
— Извините, товарищ майор? — капитан сделал непонимающее выражение лица.
— Послушайте, сколько мы уже с Вами работаем?
— Скоро два года, — на этот раз уже искренне не понимание пробежало по лицу капитана.
— Сегодня, согласно приказа о Вашем назначении, ровно два. Кстати говоря, я был категорически против этого назначения, но, увы. Однако по прошествии времени должен признать, что если не считать некоторых нюансов вашего поведения, которые вполне можно отнести к трудностям возникающим в любой работе, то готов признать, что мнение мое было ошибочно, хоть это и не очень приятно признавать. Да, пока не забыл, — майор широко и открыто улыбнулся, как старому другу и снова протянул руку, — я жду. – И видя, как капитан теряет последнюю надежду, порадовался решению Старика убедившего его в итоге согласится на кандидатуру нового заместителя.
* * *
После совещания, на котором он официально заявил о причинах своего не согласия, Старый прямо там, в министерстве завел его в туалет и, закрыв дверь изнутри, вытащил из портфеля бутылку водки. Молча, сорвав пробку, он сделал огромный глоток, чуть не на четверть бутылки и протянул ему.
Они не виделись с тех пор как, нарушив приказ и вообще все не писаные правила их службы, стали спасать людей, что в последствии и позволило им выполнить поставленную задачу в полном объеме. Когда все уже было закончено, и они летели в Москву, то не могли найти ответа на единственный вопрос: Почему после выполнения задания их не ликвидировали еще там? Они прекрасно понимали, что решенная задача абсолютно не снимала с них ответственности за нарушение приказа, тем более вдвоем. То, что командир группы сговорились с заместителем, было очевидно, в противном случае они не выполнили бы задачи в полном объеме. А уж, когда им было приказано, обратится в посольство на территории выполнения задачи, то исход им был известен заранее. И только логика Старого, да, впрочем, какая логика, просто он верил ему безоговорочно, а то бы они поискали бы его еще, да и вряд ли бы нашли, только вот ребята все равно бы вернулись…
По приезде всех сразу проводили в подвал посольства, где их уже ожидали коллеги. В этот момент о худшем подумали и остальные члены группы. Старик не произнеся не слова, сдал оружие первым. Его авторитет был настолько непререкаем, что вопросов не последовало. И только после того, как последний разоружился, Старик поздоровался. Потому, как ему ответил старший – не подав руки и, пряча глаза, стало понятно, что в этом подвале для них дверь открывается только в одну сторону. Но на сколько же велика была радость майора, командовавшего группой прикрытия, когда зашел первый заместитель посла и протянул ему шифротелеграмму… Убивать своих, это не все могут перенести.
Говорят, пятна на солнце порождают земные катаклизмы. Что уж там с пятнами никто не обратил внимание, а вот то, что в политических кругах родился катаклизм, об этом пестрела вся пресса и каким уж боком это вышло на группу Старого…? Хотя впрочем, это они породили, точнее, направили в нужное русло этот политический катаклизм, завихрения которого и привели к тому, что вместо ликвидации им пожимал руки, заместитель министра, правда, чужого ведомства. В результате встречи с заместителем министра Старый ушел в главк, но при этом остался его непосредственным начальником, потому что после присвоения досрочного звания, его, теперь уже майора назначили обучать и формировать группы, соединив под него две должности, тут уж точно без Старого не обошлось.
Убрав в портфель пустую бутылку, Старик выразился однозначно, и как показало время, опять оказался прав – нового зама майор хотя бы мог, контролировать.
* * *
Капитан вынул из папки подготовленный для Старика развернутый рапорт. Пробежав текст глазами, майор внутренне вздохнул – ничего нового он там не обнаружил. И видя, что взгляд заместителя ищет точку опоры, перевернул лежащий у него на столе лист, и, протянув его подчиненному, сказал:
— Ни какая сестра Вам не звонила, — и продолжил под ошеломленным взглядом капитана: — Сестра ваша вместе с вашей женой уже вторую неделю, как отдыхают в Крыму, а вот Старик действительно будет сегодня в министерстве и по этой, а не по какой либо другой причине Вам срочно нужно в город. Да, после того, как мы закончим разговор, Вы, разумеется, можете отбыть. Своего разрешения я не отменяю. За одно передадите и мой раппорт. Я его не конвертирую, тем более что при сложившейся ситуации из-за разницы наших мнений Вы же все равно вскроете конверт, так что уж лучше ознакомьтесь при мне. Не знаю уж, как на счет благородства, но то, что так будет правильнее я уверен, — закончил он под совершенно растерянным взглядом заместителя.
Последний прочитав по диагонали (майор обратил внимание, что квалификации подчиненный не потерял) раппорт, и, убрав вместе со своим в папку, не выдержал, и спросил:
— Так если он обнаружил маячки еще в самолете, то задание не имело смысла?
— Если отвечать буквально на Ваш вопрос, то можно сказать и так. Только если Вы внимательно прочитали мой раппорт, то должны были обратить внимание, что он еще в самолете, до того как обнаружил маяки… Кстати, когда вернетесь, сделайте, пожалуйста, конкретные выводы в отношении группы прикрытия, но только после совместного разбора ошибок с основной. Так вот. Вы должны были обратить внимание на то, что еще до обнаружения маяков, он поставил задачу Шаламову на выполнение задания до конца, в случае не предвиденных обстоятельств. И это было его решение о разделении на две группы. И если бы Топорков не сломал ногу, то именно Ваш любимый Шаламов… Ой, не смотрите так на меня капитан, если Вы определили сержанта мне в любимчики, о чем уже знают в группе, то уж позвольте мне не скрывать знания Ваших пристрастий. Так вот если бы крайне педантичный Шаламов пошел старшим, и то же обнаружил бы еще в самолете маяки, то разработанный Вами план, да, да, разумеется, мною утвержденный, провалился бы практически не начавшись. Это дало бы возможность сделать однозначный вывод о том, что мы с вами полгода пустили псу под хвост, и именно по нашей вине необходимо забраковать всю группу. Где бы мы с Вами тогда оказались, думаю, Вы знаете. И именно то, что сержант, разгадав еще до выброски наш с план, не разделил группу, как предполагал изначально, пытаясь спасти травмированного товарища, дало возможность не потерять контроль над ситуацией. Как Вы справедливо заметили в своем рапорте, его решение не только противоречит элементарным принципам нашей подготовки, но и должно было привести к провалу операции. Однако именно это не логичное решение позволило сохранить к нему доверие подчиненных, и в итоге возможность выполнить поставленную перед их подразделением задачу в полном объеме, чего по конечному результату Вы отрицать ни как ни можете. К тому же Шаламов подтвердил, что о своих выводах сержант им не сообщил, а просто отменил предыдущий приказ. Кроме того, если Вы обратили внимание на его формулировки, приведенные мною, то получается, что в итоге он выполнил изначально определяемою нами для него, как старшего задачу, именно потому, что оставил в неведении группу. А мог бы этого не делать. Развернул бы самолет и приложил к раппорту маяки, прямо на столе у Старика, и мы с вами уже укрепляли бы народное хозяйство. Так что он помимо выполнения поставленной задачи спасал наши с Вами задницы и с последним, как Вы, надеюсь теперь понимаете, справился не чуть не хуже чем с первым. А для пущей объективности, — майор взял со стола еще два листа бумаги, — приложите и рапорта наших с вами любимцев. – И он протянул их капитану. – А что бы Вы не подумали, что я пытаюсь избавиться от Вас, то сообщаю еще до того, как мы узнаем решение Старика, если пройдет мой, а не ваш раппорт, то очередную задачу мы с Вами будем выполнять непосредственно с группами: Я с вашим любимцем, а вы с моим.
При последних словах начальника капитан внутренне поежился. Он ни чуть не сомневался в значительном опыте майора, тем более что проработал с ним бок о бок два года, но последнего не ожидал ни как. Получалось, что майор поставил его в ряд с этими мальчишками, а с другой стороны профессионально он прав, а мог бы просто избавиться, воспользовавшись личным знакомством со Стариком. Теперь уже капитан не сомневался, что убедить вышестоящего руководителя ему не удастся.
* * *
Открылась дверь, и невзрачный кабинет заиграл разноцветными бликами заходящего солнца, отражавшегося в его улыбке. Почему разноцветными? Потому что заподозрить в неискренности этого молодого, здорового, жизнерадостного, одетого с претензией, но в меру старшего оперуполномоченного РУВД Шансова было совершенно не возможно. Но, не смотря на его благожелательность, откровенность и открытость после нескольких встреч появлялось стойкое чувство не приятия, так как его открытость окружающим не менялось не от ситуации не от собеседника.
Николай Васильевич вздохнул, поднимаясь с явной неохотой со стула на встречу коллеге. Последний, отпустив симпатичную, но уж очень бородатую шутку по поводу Колиных габаритов, попросил выйти на минуту. Минута явно затянулась. Вернувшись в кабинет, шутник с постной миной попросил у Сергея лист бумаги и что-то быстро написал. Прочитав его бумагу, Строгинов удовлетворенно хмыкнул, и тоже что-то написал на другом листе, после чего в своей обычной манере на столько быстро переместился из кабинета в дежурную часть, что, когда Шансов ворвался в дежурку оба раппорта уже были зарегистрированы в журнале. Вернулись в кабинет старшие оперуполномоченные в еще более разном настроении, чем до того, как начали писать.
— Вот теперь можешь забирать, — снова удовлетворенно хмыкнул Николай Васильевич.
— Вообще-то так не делают, Строгинов.
— Как так?
— Можно подумать ты следователь, а не опер.
— Почему это?
— Да потому что раньше у тебя любви к бумажкам не наблюдалось, или ты боишься чего? – Последние слова Шансов произнес с плохо скрываемой злостью.
— Я не боюсь. Просто последнее время очень много смелых развелось. Вот вроде тебя. Я и опасаюсь, наверно старею.
— Может тебе на пенсию тогда лучше выйти?
— На пенсию мне еще рано, а вот о переводе в участковые раппорт я уже написал, так что молодым у нас везде дорога…
— старикам у нас всегда почет, — закончил за него Шансов и вымученно хохотнул.
— Ну, почет себе я сам пока в состоянии обеспечить. За это у тебя пусть голова не болит. Ты лучше со своей «дорогой» разберись.
— Ты, на что это намекаешь? — набычился Шансов.
— Я не на что не намекаю, это ты усматриваешь в моих словах какой-то намек, так тебе и видней. И вообще теперь со всеми вопросами к дежурному. Так что не упусти свой шанс.
— Не бойся, не упущу, — уже выходя в коридор, ответил Шансов.
— Успехов, — пожелал ему в спину Колюшка и достал «Беломор». Заметив, с каким интересом Игорев слушал их разговор, Строгинов пояснил: — Этот…, — Николай не разборчиво пошевелил губами, но, судя по выражению лица, выругался, и уже внятно продолжил, — с позволения сказать оперуполномоченный узнал в дежурке, что мы еще ни пистолет, ни Сергунько не зарегистрировали, и хотел просто так забрать.
— Зачем это? – подвинул стул к столу Сергей.
— Для разработки оперативной комбинации.
— Какой?
— Вот именно, что какой он и не говорит. Он меня в коридоре и уговаривал, и посулы всякие, а под конец даже пугать стал.
— Чем это?
— Да так. У каждого свои скелеты в шкафу. Вот поработаешь несколько лет, и у тебя появятся.
Николай Васильевич своей огромной ладонью накрыл голову мирно почивавшего до сих пор на стуле Сергунько и почесал где-то на затылке. Последний ни как не отреагировал и тогда старший оперуполномоченный продолжил массажную процедуру, но с таким старанием, что Игорев слышал, как он это делает. «Он ему так скальп снимет», — подумал Сергей. Задержанный застонал, но глаз не открыл. Тогда Василичь налив полный стакан пива, стал тоненькой струйкой лить его Сергунько на лицо, так что оно стекало ему в рот. Задержанный закашлялся и открыл глаза. Желая помочь ему прокашляться, Строгинов похлопал его ладонью по спине. После первого же хлопка тот открыл и тут же закатил глаза и, повалившись на стол замер. Колюшка обеими руками повернул его голову лицом к себе и оттянул пальцем одно веко. Сомнений не было – Сергунько был без сознания. Отпустив веко, старший оперуполномоченный задрал на бесчувственном теле рубашку до самой головы и увидел между лопаток огромный, вздувшийся багровый синяк величиной с куриное яйцо.
— Не помрет? – не глядя на Сергея, спросил Николай.
— Если сразу не помер, теперь не должен, — глядя в пустой стакан, ответил Игорев.
Строгинов, положив руку на голову лежащую на столе, повторил процедуру пробуждения.
Почти одновременно с вернувшимся к нему сознанием, Сергунько понял, что пристегнут к батарее наручниками, и узнал Строгинова, который задерживал его в первый раз. «Правда что ли существует судьба», — подумал он, поправляя на затекшей руке наручники. Сидевший, напротив него не знакомый парень, не обращая на остальных внимания, точил обломком лезвия карандаш. Колюшка, увидев, что Сергунько проснулся, достал из пачки папиросу, и протянул ему. Потянувшийся за папиросой задержанный, застонал. Когда Сергунько докурил, Николай Васильевич подал ему протокол изъятия пистолета. Прочитав протокол, и не взглянув на старшего оперуполномоченного, задержанный расписался. Коля вынул еще одну папиросу, тот молча взял. Наблюдавший за происходящим боковым зрением точильщик карандашей, подумал, что ему до такого взаимопонимания с задержанным, как до…
Сергунько разглядывал оперуполномоченных, явно не понимая, как он сюда попал. Просветить его им не удалось, так как на пороге появился начальник отделения вместе с Шансовым.
— Николай, ну что ты тут развел бюрократизм. Если ты за премию волнуешься, то никуда она от тебя не денется, ты же знаешь, — мягко пожурил Пивняков.
— Сергей Сергевич, а когда я за премии волновался?
— Тем более, — обрадовано произнес начальник, приготовившийся к сопротивлению со стороны Строгинова, – Передай задержанного и все остальное Шансову, — кивнул он, на стоящего за его спиной, и то же не ожидавшего, что Колюшка без боя отдаст задержанного.
— Пусть забирает.
Шансов направился к Сергунько, но Строгинов преградил ему дорогу, и, не обращая внимания, на начинающие наливаться кровью глаза Шансова, обратился к Пивнякову:
— Только пусть он сначала распишется в дежурной части за все что получает и там же все заберет. А задержанного я сейчас приведу.
Когда Пивняков с Шансовым вышли, Строгинов снял трубку внутреннего телефона:
— Это Строгинов. Слушай, ты дежурному по городу доложил, что у нас задержанный с оружием.
В ответ зарокотал украинский говорок дежурного Лобудько:
— Колюшка, душа моя, о чем ты говоришь. Не первый год лямку тянем. Как только я увидел этот «Последний шанс», то сразу доложился в город и к стати его раппорт, то же зарегистрировал. Он же потом заходил, хотел его забрать, ан не тут-то было. (Прозвище Шансов получил не из-за фамилии, а потому что, уговаривая коллег на какую-нибудь оперативную авантюру, как последний аргумент всегда произносил: «Это наш шанс»)
— Хорошо. Он сейчас придет к тебе забирать пистолет и задержанного…
— Так все ж у тебя.
— По журналу как раз все у тебя. Так вот ты ему выдай все под расписку в двух экземплярах, только пусть Пивняков наложит свою визу, а я сейчас все принесу.
— Не волнуйся, душа моя, все будет, как ты хочешь. Вон он идет.
Николай отстегнул Серого и, протянув Сергею ключи от сейфа, попросил:
— Я его отведу, а ты пистолет достань из сейфа и принеси. Осторожно только, там полная обойма.
— Хорошо, — кивнул Игорев, забирая ключи.
Когда, через несколько минут Сергей зашел в дежурку, Лабудько, увидев в его руке пистолет, захлопнул журнал и обратился к Шансову:
— Вот товарищ майор, теперь можете получить и пистолет, и задержанного, и бумаги.
Игорев протянул Шансову пистолет.
— А магазин? – спросил тот.
— В пистолете.
Шансов небрежным движением молодого Клина Иствуда засунул его за пояс брюк на спине и потянул за руку Сергунько.
— Пошли.
— Наручники-то мои отдай, — остановил его Строгинов.
Шансов своим ключом открыл браслеты и небрежно бросил их на стойку дежурному, но промахнулся и они упали на пол. Николай Васильевич наклонился за ними, и в этот момент Серый подставивший руки под наручники Шансова, ударил последнего ногой в пах. Удар видимо был очень сильный, потому что получивший его «ковбой», согнулся до земли не охнув. Одной рукой Сергунько задрал на спине, думавшего в этот момент только о своем достоинстве старшего оперуполномоченного, пиджак, а другой выхватил у него из-за пояса пистолет и передернул затвор. Когда Строгинов выпрямился, Серый выстрелил ему в грудь. Осечка. Передернув снова затвор, выстрелить второй раз, он не успел. Колюшка нанес ему удар обеими руками снизу в челюсть, от чего ноги Сергунько на мгновение оторвались от земли. Сергунько повалился на пол рядом с сидящим на корточках и, мычащим, что-то нечленораздельное Шансовым. Когда задержанный упал, Лабудько, наконец, придя в себя, после того, как впал в ступор при виде пистолета в руках Серого, вышел из-за барьера и поднял оружие. Вынув обойму, и нервно икнув, протянул ее Колюшке. Обойма была пуста. Повинуясь взгляду Строгинова Игорев вынул из кармана сложенный вдвое почтовый конверт и положил на стойку. Судя по звуку, там были патроны. Под взглядами Лабудько и Строгинова еще не определившимися с ролью Игорева в происшедшем, последний поднял наручники Шансова и, завернув Серому руки за спину, застегнул их. Наконец-то разогнувшийся Шансов, грязно ругаясь, с остервенением стал пинать задержанного. Когда дежурный оттеснил Шансова от Сергунько, то последний в результате полученных ударов уже пришел в себя. Когда все немножко успокоились, дежурный Лабудько хотел вызвать машину, но Шансов сказал, что прекрасно довезет на своей, и для убедительности два раза сильно ударил Сергунько кулаком под ребра. Настаивать никто не стал, и все разошлись.
Уже на улице Строгинов спросил:
— Он же тебя спрашивал, где магазин?
— А я сказал в пистолете.
— А патроны, зачем вынул?
— Оружие должно хранится в разряженном состоянии, — последовал ответ.
— А чего сразу не отдал?
— Не успел. Я полез за конвертом в карман, а вам всем вдруг стало не до меня.
— Так, между прочим, и инфаркт можно получить, — не очень убедительно попытался выразить недовольство Строгинов.
— Это не ко мне.
— А к кому же?
— К Шансову разумеется. Нечего из себя ковбоя изображать.
Коля на слова Сергея ухмыльнулся и согласно кивнул:
— Да, конечно, по делом ему Серый врезал. Ладно, пойдем старшину искать, а то начальники и в правду, что б другим не повадно было, объявят тебе выговор в понедельник. А то не дай бог Сергунько, опять сбежит, а ты без оружия, – и он, вспомнив про пепельницу, заговорщицки подмигнул Сергею, который отнес это за счет Колиного хорошего настроения, и они углубились во дворы.
* * *
В понедельник, придя утром на дежурство, Сергей узнал, что Колюшка «накаркал» – Шансов не довез Сергунько до РУВД. По дороге задержанный благополучно бежал, прихватив с собой пистолет.
Ровно в десять часов зайдя в кабинет, Строгинов застал Игорева за тем, что тот складывал бумаги в сейф. Поздоровавшись, спросил:
— Ты далеко?
— На совещание.
— Не будет. Палыч с Сергеичем в РУВД.
— А что случилось?
— Приедут, узнаем.
— Да, Коль, не зря ты меня к старшине водил. — И Сергей похлопал себя по поясной кобуре, из-за которой не застегивался пиджак.
— Конечно не зря. Мало ли, что… А не дай бог одному задерживать кого, а ты без оружия. Шутишь что ли? Да и через год другой желающих свернуть тебе шею при случае, будет достаточно, если конечно работать будешь, а не в кабинете сидеть. Да чего там через год, вон Сергунько при первом удобном случае мимо не пройдет, да и без случая то же. Терять ему нечего. Хотя он наверно думает, это я его задержал.
— А кто же? – ничуть не смутясь, поинтересовался Игорев.
— Ты Сереж, не будь хитрее себя. Я, конечно, слышал про летающие тарелки, но не верю. И в летающие пепельницы я тоже не верю. – Он сунул руку в карман. — Между прочим, где наш «ежик»?
Игорев хотел сказать, что не знает, но заметил движение Колиной руки и промолчал. Не дождавшись его ответа, Строгинов поставил на стол чугунную отливку.
— Это где ж ты так пристрелялся. В Вышке вроде такому не учат? – И он посмотрел на прутья решетки, которыми было забрано окно. – А, Сереж?
— Сергунько бежал, — вместо ответа, сказал Игорев.
— Бежал, но не добежал, — доставая из кармана папиросы и, кладя их рядом с пепельницей, заулыбался Николай, – напоролся на летающего «ежика». Ты мне зубы-то не заговаривай.
— Сергунько бежал в пятницу, а Шансов в больнице, — пояснил Сергей.
Строгинов почесал нос и протянул Игореву папиросы. Тот взял одну и положил за ухо. Николай Васильевич хотел сказать, что к костюму Сергея, это не идет, но вместо этого спросил:
— Стрелял?
— Нет, он его придушил наручниками и забрал пистолет.
— Интересно, как это он умудрился в машине в наручниках руки из-за спины вывернуть?
— А он их и не мог вывернуть. Я их пристегнул ладонями врозь и защелкнул до упора.
— Так выходит, что Шансов его перестегивал? А нафига?
— Этого я не знаю, но когда он его душил, то что-то там попортил ему.
— А это откуда известно?
— Я в больницу звонил.
— Значит, душил, но не додушил. Повезло.
— Не думаю.
Николай протянул Сергею зажженную спичку, но, увидев торчащую из-за уха папиросу, прикурил сам. Сделав несколько затяжек под ряд, спросил:
— Почему?
— Сергунько забрал только свой пистолет и не взял пистолет Шансова.
— Это тебе то же доктор сказал?
— Нет. Если бы он похитил и его пистолет, то это было бы указано в сводке.
— Получается, что ты действительно вовремя получил оружие, — сказал Строгинов, открывая сейф и доставая свой пистолет. — Не нравится мне все это. И уж очень Шансов хотел, забрать его у меня, а не в дежурке. Не знаешь, дело уже возбудили? Хотя вряд ли – выходные были. Ты журнал не посмотрел, кому расписали?
— Посмотрел. Никому.
— Очень интересно.
В коридоре послышался голос Барабанова:
— Заходите на совещание.
Захлопали двери, сотрудники потянулись в кабинет руководителя.
— Оружие у всех есть? – начал с вопроса Евгений Павлович.
— Я еще не получал, — ответил Малышев, опуская глаза и, собираясь выслушать в свой адрес обоснованные упреки, но вместо разноса Барабанов послал его в оружейку.
Пока Николай Николаевича не было, остальные молча наблюдали, как Барабанов курит. Даже вечно балаганящий Граф помалкивал, видя, как нервно мусолит Евгений сигарету, он явно был напуган. Когда Малышев вернулся, начальник потребовал предъявить оружие, и выяснилось, что при себе пистолеты кроме Николая Николаевича еще у Строгинова и Игорева. У остальных лежали в сейфах. После того, как все сходили за оружием, Палыч затушив уже третий окурок, сказал:
— Что бы с этого момента оружие всегда было при себе. Кто не понял?
— А что случилось-то? – все-таки не вытерпел Потемкин.
— Я спросил, кто не понял? – со злостью в голосе повторил Евгений и стал прикуривать новую сигарету от тлеющего в пепельнице окурка.
Кочергин поднес ему зажигалку и чиркнул. Барабанов прикурил, при этом пальцы у него заметно дрожали. Кивнув Татарину, он продолжил:
— Мы только что были с Пивняковым в РУВД. Из психушки сбежал Серый.
— Это тот, что заведующую сберкассой застрелил? – спросил Василий Николаевич.
— Тот самый, — подтвердил Барабанов. – В пятницу вечером Строгинов с Игоревым задержали его. При нем был пистолет с полной обоймой.
Сотрудники с интересом посмотрели на Сергея.
— Во, студент дает, — искренне восхитился Потемкин, и хотел сказать, что-то еще, но, встретившись взглядом с начальником, промолчал.
— Его забрали в РУВД, но по дороге он сбежал. Пистолет снова у него, — дополнил свой рассказ о происшествии Барабанов.
— Ну, теперь ищи ветра в поле. Он уже где-нибудь в Казане или Рязане, — высказал предположение Красавцев.
— Думаю, что он в Москве, — не согласился Евгений Павлович.
— Что он придурок? Да за два с лишним дня он мог, за две тысячи километров уматать, — сказал Козловский.
— Для тех, кто работает недавно, объясняю, что он действительно придурок, во всяком случае, экспертиза признала его не вменяемым, а заведующую сберкассой он застрелил только потому, что та от страха не подняла рук, когда он приказал. Но дело не только в этом. Есть информация, что он собирается, кого-то грохнуть у нас в отделении.
— Кого? – подал голос Козловский.
— Кого не известно. Во всяком случае, в РУВД не сказали.
— Дела! — сказал Козловский и заерзал на стуле.
— Не бойся, Сергей Валентинович, вряд ли это по твою душу, — успокоил его Василий Николаевич.
— Почему это? Ведь не известно. Сказали же в нашем отделении.
— Ты же не работал, когда его задерживали, — пояснил свою мысль Потемкин.
— Граф, ты помалкивай давай, если не знаешь, — попытался призвать к порядку Василия Николаевича руководитель.
— А что? Разве я не правильно говорю?
— Помолчи, я тебе сказал. В общем, все. Информацию я до вас довел. Игорев дежурит, остальным получить рации и через пять минут во дворе. И найдите Гришанова. Строгинов останься.
Сергей хотел выйти вместе со всеми, но Николай Васильевич удержал его.
— Игорев, я же сказал: «Иди дежурь», — повысил голос Барабанов.
Сергей снова поднялся, но Колюшка потянул его за рукав, усаживая обратно.
— Пусть останется, — уточнил свой жест старший оперуполномоченный.
Барабанов не довольно посмотрел на Строгинова, но ничего сказал.
Некоторое время Евгений Павлович с Николаем Васильевичем молча курили. Первым не выдержал Колюшка:
— Палыч, не тяни. Он что по нашу душу?
Барабанов посмотрел на Игорева, и тот уже хотел подняться, что бы выйти, но Коля, видимо почувствовав, ткнул его локтем в бок. Не дождавшись ответа, он снова заговорил:- Кроме нас-то кто ему тут еще может быть интересен. Я его задерживал, ты ствол нашел, и первые показания с него мы получали. – При последних словах Строгинов потер левой ладонью кулак правой руки, и Барабанов глядя на его жест, видимо поняв, что имеет в виду старший опер, сжал кулаки.
— «Старший брат» приезжал, сказал, что точно известно, что у Серого заказ на капитана из нашего отделения.
— А почему ты решил, что речь о тебе? У нас без тебя капитанов хватает.
— Ты вечером-то ушел домой, а утром он чистуху написал. Помнишь?
— Помню, и что?
— Я тут с ним всю ночь работал.
Коля мотнул головой и прокашлялся.
— То-то он все в туалет просился и кровью ссал. А на черта ты его?
— Да мне сказали, если расколем, меня в РУВД переведут на должность старшего опера.
— Так тебя и перевели после этого дела, — Строгинов подошел к окну и пошире открыл форточку, – Нет, Палыч, ты подожди. А какая связь между заказом и тем его задержанием.
— Связи может и нет, — пожал плечами Евгений.
— Но ты думаешь, что если все-таки он по твою душу, то стараться будет в двойне, — развил Женькину мысль Колюшка.
Сергей смотрел на Барабанова, у того дергалась щека. Строгинов то же не мог, этого не заметить и сказал:
— Погоди, не паникуй, надо разобраться.
Глаза Барабанова буквально вспыхнули, что хорошо было заметно на его покрытом землистой бледностью лице.
— Разберись, Василич. Лучше тебя территорию никто не знает. Найди его, – Евгений начал привставать, но обессилено завалился обратно в кресло.
— Ладно, ладно чего ты? Разберемся.
— Ты только это ребятам не говори, что заказ. – И встретив не понимающий взгляд Строгинова, пояснил: — Работают, то без году неделя – разбегутся. Ты да Граф вот только. Но так он еще из запоя не вышел.
— Может, они чего путают там? Сергунько конечно застрелил заведующую, но на наемного убийцу он не тянет, — попытался успокоить Николай Васильевич Евгения Павловича.
Барабанов вытащил сигарету, сломал, бросил в пепельницу и пояснил:
— Сказали, что побег Серому организовали, и кто-то же пистолет ему дал.
— Так у него и в прошлый раз был. Между прочим, так и не выяснили, откуда он его взял.
Евгений полез за новой сигаретой, но в дрожащих пальцах бумага лопнула, и табак просыпался. Он стал судорожно стряхивать обеими руками крошки со стола.
— Хорошо, не хочешь, что бы знали, будем помалкивать. Но вот Игорев все равно уже в курсе, так что я его возьму если что.
Женька за разговором совершенно не обращавший внимания на сидящего напротив него Сергея, уставился на последнего, как будто тот только что вылез из шкафа. Но, во всяком случае, вспомнив, что в кабинете кроме Строгинова есть еще кто-то, Евгений довольно быстро взял себя в руки и уже более спокойным голосом, сказал:
— Делай что хочешь, только найди его. – И помолчав, добавил: — Или станешь замом по розыску.
Николай спокойно выдержал его пристальный взгляд и ответил:
— Раньше хотел, а теперь уж ни к чему. Лучше я в участковые. Может, квартиру дадут. – После чего направился к двери, потянув за собой Игорева.
— Василич, — позвал Барабанов.
— Чего? — обернулся в дверях Николай.
— У тебя вроде дочь?
— Дочь, — подтвердил Строгинов, — что ни день, то в ночь. Был бы парень, может, порол бы, а так… Да и поздно уже. Совсем от рук отбилась. Десятый класс, заканчивает, а учиться совсем не хочет. Одни танцы на уме. Того и гляди, в подоле принесет.
— А у меня две, — совершенно обречено произнес Евгений, и, нагнувшись, вынул из-под стола бутылку «Белого Аиста». – Выпьем?
— Ты чего? – опешил Колюшка. – Ты мне такую задачу поставил. Смеешься что ли? Найду этого ублюдка, тогда и выпьем.
— Ну, давай с тобой что ли? – Палыч с надеждой посмотрел на Игорева. Было понятно, что оставаться одному ему не хочется.
— Так я дежурю, — отказался Сергей.
— От рюмки ничего не будет, — начал уговаривать Барабанов.
— Жень, дело, конечно, твое, но явно не ко времени. Да, и я завтра дежурю, так ты меня замени и Игорева на этой неделе больше не ставь.
— Хорошо, — отрешенно ответил Евгений Павлович.
— И ты не забыл, тебя мужики на улице ждут? Ты куда-то ехать собирался.
— Не забыл, — ответил тот, возвращая под стол бутылку.
Как только дверь за оперуполномоченными закрылась, Женька зубами сорвал пробку с бутылки и сделал несколько больших глотков. Поперхнулся. На глаза набежали слезы. Промокнув глаза носовым платком, он выдвинул ящик стола и, взяв из открытой пачки три печенья «Юбилейное», положил целиком в рот. Затем он посмотрелся в маленькое зеркальце на внутренней стороне дверцы шкафа и восстановил расческой пробор. Положив в боковой карман пиджака остатки печенья, а во внутренний бутылку и продолжая жевать, вышел из кабинета.
* * *
Зайдя в дежурку, зам. по розыску поздоровался с дежурным и попросил, выдать автомат, но тот потребовал карточку-заместитель, которой у Евгения не было. Немного попререкавшись с дежурным, он напомнил ему, что является заместителем начальника и, написав рапорт, обменял его на автомат с одним магазином патронов. Когда Евгений Павлович вышел на крыльцо с автоматом в руках, опера травившие в ожидании его анекдоты, притихли. И хотя «Калашников» ни как не вязался с довольной жующей физиономией Барабанова — коньяк сделал свое дело, ребята поняли, что едут ловить сбежавшего и вооруженного психа. Успокаивало только одно – выбора нет. Поздоровавшись с водителем и угостив его печеньем, Евгений Павлович сел на переднее сиденье. Ребята, оценив расстановку сил, сначала посадили Козловского, который занял больше половины заднего сиденья, весь остаток места занял Потемкин. Оставшиеся трое: Малышев, Красавцев и Кочергин, влезли им на колени, и с трудом захлопнув двери, сказали Гришанову, что можно ехать. Машина на осях выехала на улицу. Гришанов, услышав, как натужно поскрипывает его недавно отлаженный железный «конь», попенял на то, что из-за тех, кто много ест машину спишут до срока и прибавил газу. Когда машина, провалившись передними колесами в очередную асфальтовую выбоину, заскребла днищем по асфальту, Владимир Петрович припарковал вверенную ему технику у ближайшего столба и категорически заявил, что перегруженный автомобиль дальше не поведет. Барабанов распорядившийся ехать дальше, услышал в ответ, что если машина в результате такой эксплуатации заглохнет или вообще сломается, как раз во время погони, то пусть на него не говорят.
Евгений Павлович хорошо помнил предположение Потемкина о том, что любители чужих автомагнитол могут подъезжать на машине и тогда их действительно без Гришанова задержать будет проблематично, а, скорее всего ему запал рассказ водителя о возможности приобретения машины по остаточной стоимости, и он пообещал впредь не перегружать машину. Удовлетворившись этим, водитель завел машину.
Услышав, что едут на задержание воров, а может и вора автомобильных преемников, а не вооруженного уже совершившего убийство и два побега психически больного Сергунько, ребята чуть ли не дружно облегченно вздохнули и, общее напряжение, прикрываемое пошлыми шуточками, быстро снялось.
* * *
>> Глава XVI. Правильно заданный вопрос
Добавить комментарий