Стихотворения, Проза, Цитаты, Афоризмы, Памятные даты

Глава XVII

«Если ты услышал, что кто-то хочет тебя убить – встань пораньше»

(Восточная поговорка)

 

           Строгинов пристегнул поясную кобуру, затянул потуже ремень. Игорев же наоборот,  снял свою и убрал в сейф, засунув пистолет за пояс, а запасную обойму положил во внутренний карман. Обернувшись, увидел, что Строгинов смотрит на торчащий у него на животе «ПМ». После того, как Сергей застегнул пиджак на верхнюю пуговицу, прикрыв оружие, Николай Васильевич взгляда не отвел.

           — Ты чего, Коль?

           — А ты что, так собираешься идти?

           — В смысле?

           — Шансова ковбоем называл, а сам, куда ствол засунул?

           — Так у меня с большой кобурой пиджак  не застегивается, а в пиджаке карманы маленькие, если засунуть, потом быстро не достанешь.

           — А ты что на улице стрелять собираешься? Тогда в руке неси, чего же прятать.  Ты  не мог у старшины оперативную кобуру  взять?

           — Да я спрашивал. Выдал, говорит все. Ну, что мне с этой бандурой таскаться? – с надеждой в голосе спросил Игорев, кивая на сейф, куда только, что убрал форменную кобуру.

           — Ну не знаю я, в карман брюк положи тогда.

           — Пробовал уже. Брюки узкие – не влезает.

           — Ты прямо, как тот мужик, — хохотнул Коля.

           — Какой мужик?

           — У которого, то жопа холодная, то батарея горячая. Делай что-нибудь да пошли.

           Лейтенант, выходя из кабинета, с усилием затолкал в боковой карман пиджака пистолет.

           — Коль, а что будем с Гуреевым делать?

           — А ничего не будем.

           — Нельзя же его одного оставлять.

           — Посидит в кабинете до нашего приезда, если жить хочет. Шпион мать его. – Последние слова Колюшка произнес совсем тихо, что Игорев еле расслышал.

           Дверь с надписью «Рота» была закрыта. Оперативники выскочили во двор.

           — Он в туалете наверно, — неуверенно предположил Игорев.

           — Посмотри, — сказал Строгинов, а сам зашел в дежурку. – Ты Гуреева не видел?

           Лабудько оторвался от заполнения протокола.

           — Заболел он, ребята его домой повезли. Радикулит скрутил. А что?

           — Давно?

           — Да, вон уже вернулись.

           Во двор въехал отделенческий УАЗик. В дежурку зашел милиционер Киреев.

           — Что там со взводным? – обратился к нему Николай Васильевич.

           — Совсем его скрючило. Еле довели на пятый этаж. – Рафик сочувственно покачал головой.

           — Вот сволочь. – Строгинов стукнул кулаком по дверному косяку и вышел из дежурки.

Лобудько с Киреевым недоуменно переглянулись.

           Сергей, проверивший туалет, подходил к дежурной части и, услышав ответ постового, спросил Николая Васильевича:

           — Домой к нему поедем?

           — Его ребята довели, ничего с ним дома не будет. Поехали в больницу.

           — Э, вы куда? – окликнул их Лобудько. – Игорев ты же дежуришь.

           Строгинов остановился на крыльце.

           — Ладно, Сереж, ты оставайся. Когда наши вернуться неизвестно. В больницу я сам съезжу. Поговорю с Шансовым, там видно будет. Из больницы звякну.

* * *

           Гуреев закрыл за Рафиком дверь квартиры и набрал телефон, стоящий на тумбочке в коридоре:

           — Приемная РУВД. Слушаю. – Ответил голос Воронцовой.

           — Аллочка, это я. Я дома. Поясницу прострелило.

           — Мне прийти?

           — Нет. Не волнуйся. Меня ребята прям домой привели, тут уж я как-нибудь сам. Ты лучше вызови мне врача. Если мне станет хуже, я сам перезвоню. А ты вызови врача обязательно, скажи так скрутило -пошевелится, не могу.

           — Я поняла.

           — Ну и хорошо. А в прочем будет не плохо, если ты на часок пораньше отпросишься. Если к вечеру отпустит, мы с тобой шампанского выпьем. Не волнуйся, все будет хорошо.

           — Поняла. Все сделаю, Олежек.

           — Пока, целую, работай.

           Воронцова положила трубку и нажала кнопку внутренней связи.

           — Алексей Григорьевич, извините.

           Из динамика ответил голос начальника РУВД:

           — Да, Аллочка.

           — Алексей Григорьевич, нельзя мне сегодня пораньше уйти, а то у меня муж заболел.

           — Что с ним?

           — Радикулит скрутил. Отпросился домой с работы лежит. Сейчас врача ему вызову.

           — Старики с радикулитом живут до ста лет, а Ваш молодой еще. Хорошо, сейчас решим.

           Почти тут же начальник вышел из кабинета.

           — Я в райком. Вернусь, можете быть свободны, только пусть кто-нибудь останется на телефоне.

           — Хорошо, спасибо, Алексей Григорьевич.

           — Берегите мужа.

           «Вот гнида», — подумала Воронцова, провожая благодарным взглядом полковника.

           Отправив водителя обедать, начальник РУВД сел за руль сам. Отъехав несколько кварталов, он вышел около телефонной будки.

           — Травматологию, пожалуйста.

           — Травма слушает.

           — Девушка, у вас должен Шансов лежать. Попросите его к телефону, пожалуйста.

           — Не положено.

           — Пожалуйста, на минуточку.

           — Это телефон сестринского поста, а не переговорный пункт. Приходите в часы посещений и разговаривайте. К тому же у больных сейчас обед, — продолжал упорствовать детский голосок.

           — Девушка миленькая, это отец его говорит. Будьте так любезны.

           — Хорошо. Только быстро, а то мне попадет. Как говорите фамилия сына?

           — Шансов.

           — Это милиционер?

           — Да, да.

           — Так он разговаривать не может.

           «Но слушать-то он может», — чуть не рявкнул полковник. — Да мы как-нибудь.

           Через минуту он услышал в трубке хрип.

           — Шансов ты?

           В ответ раздалось, что-то неразборчивое.

           — Ты что же решил в больнице пересидеть?

           В трубке возмущенно забулькало.

           — Не тарахти, слушай внимательно. Если не знаешь, кому поручить, делай сам. Он сейчас дома один – заболел. К нему скоро врач приедет. Понял?

           В ответ раздалось утвердительное мычание.

           — И что бы в этот раз наверняка иначе ты вообще разговаривать не будешь, — сказал Алексей Григорьевич, добавив шипящих в последнее слово, и повесил трубку.

* * *

           «Надо, надо было в прошлом году на пенсию уходить. Дочь замуж выдал. Внука в школу спортивную устроил. Квартиру им сделал. У самого четырехкомнатная. Внука в тещину квартиру прописал. Ей уж не долго осталось, а дача, машина, гараж на нее записанные – все мальчишке отойдет. Денег отложил… хорошо отложил. Надо было идти начальником отдела Гражданской обороны, пока место было. И нужен был этот лес?  Сейчас бы считал противогазы, да рыбу на даче удил. Тридцать семь лет стажа, генерала не дадут, пенсия уже больше не будет. Нет, но ведь получилось. Какие деньги сделали за четыре года. Нет, четырех еще нет. Надо, надо срочно уходить. Сейчас с капитаном решат и все. И как я его проглядел? От роты он отказался… Вот когда звоночек-то зазвонил. Сразу надо было все поставки свернуть. А если уже всю цепочку нащупали, то теперь и Шансова не пошлешь? Что делать-то, что? Им там, на верху только денег давай. Больше, больше, больше. Опилки уже вывозить не успевают. Да что опилки! Это по накладным у них все в порядке, а уже второй год в три смены работают. Стоп! Поставщики знают только агента Шансова. Самого Шансова знает директор ДОКа. Серый Гуреева, Серого Шансов. Пока будут разбираться со смертью капитана, надо убрать Шансова и все – на пенсию. Может и проситься не придется, сами снимут. Наверняка снимут. А потом, что(?) — одни разговоры. Цепочка прервется. Сам в госпиталь. Пока буду обследование проходить, да лечиться отправят на пенсию. К тому времени все поутихнет. А что бы после не светится, можно больше и не работать. Слава Богу, жить есть на что. Буду, в самом деле, рыбу удить, а жена жарить. На даче-то у нас можно круглый год жить. Дети будут приезжать по выходным. Через год другой и вовсе забудется. Неизвестно, кто новый придет, а то больше моего наворотит, да не будет никто с пенсионером связываться. Вот только Шансов… Не самому же его? А кого привлечешь, потом не откупишься, да и неизвестно еще как сработают, а то…»

           — Эспандер выбираете?

           — Что? Какой эспандер? – Отвлеченный вопросом, переспросил Алексей Григорьевич, не сразу сообразив, что стоит в спортивном магазине у прилавка в отделе мелкого спортивного инвентаря, и на него участливо смотрит продавщица его возраста.

           — Не сомневайтесь, берите – удобная вещь. В нашем возрасте большие нагрузки уже вредны, да и штангу дома не очень побросаешь, а с этим хоть дома, хоть на улице. У меня муж в прошлом году после инфаркта все бегать собирался, а потом купил эспандер, и, Вы знаете нечего, занимается, даже похудел немного.

           «Черт. Как он сюда попал? Хорошо не в форме. – Полковник огляделся.  Ах, вон же около входа телефонная будка, из которой он звонил. Надо собраться»

           — Так Вы будете что-нибудь брать? – уже менее вежливо спросила продавщица у бледного посетителя, ни как не реагировавшего на нее.

           Алексей Григорьевич, не глядя, ткнул пальцем в стеклянный прилавок:

           — Вот этот.

           — Лыжный? – уточнила женщина.

Покупатель смотрел сквозь нее.

—  Пробивайте.  «То же после инфаркта», — с сочувствием подумала она, глядя, как Грязанов опираясь на прилавок, пошел к кассе.

* * *

           Взводный, поговорив с Воронцовой, положил трубку и замер, глядя в зеркало висевшее в коридоре. «Так: дверь на замок он не запер, так что с этим у Сергунько проблем не будет. Наручники есть. Встать надо под вешалку за дверью, что бы он не смог, в него сразу выстрелить. Шинель  снять – в ней неудобно и положить в комнате. И пальто Аллы убрать с вешалки, что бы не мешалось. Сергунько наверняка подумает, что меня могут госпитализировать, значит,  будет торопиться, ну минут двадцать еще есть. Только бы врачи не заявились вслед за ним. Ну, что Гуреев – Шкляев? Фамилии-то у тебя две, а не дай Бог, то гроб один нужен будет. Тьфу ты, дрянь, какая. Не дрейфь, капитан! Возьмешь Сергунько – будешь майором, не в первый раз…»  Прервав на этом свои размышления, Олег снял с вешалки пальто Воронцовой, и  прошел в комнату.

           — Повернешься, — стреляю, — раздалось у него за спиной, и щелкнул взведенный курок.

           «У стены стоит, не достану и пистолет в кобуре» Олег замер. «Все Аллочка, не будет шампанского», — подумал Гуреев.

           Вместо выстрела человек стоявший за спиной скомандовал:

           — Брось на пол! Руки в гору!

           Олег выполнил, уронив пальто, и подняв над головой руки.

           — Скажешь, что нет наручников — стреляю.

           «Значит, сразу не убьет», — понял взводный и заговорил:

           — Что ты заладил «стреляю, стреляю». В правом кармане. Ты кто? Чего тебя надо?

           Не званный гость вместо ответа потребовал:

           — Медленно, одним пальцем достань. Сожмешь в кармане руку в кулак – стреляю.

           — Ты другие слова знаешь? – опуская руку в карман за наручниками, спросил Гуреев.

           Ответом был мягкий хлопок выстрела и разлетающиеся на подоконнике осколки цветочного горшка. Пуля застряла в оконной раме. Олег застыл с рукой в кармане шинели, подумав, что если он каким-то чудом останется, жив, то Воронцова «убьет» его за цветок. Не смотря на их исключительно рабочие отношения, она старалась поддерживать в доме уют и не только потому, что была необходимость создавать вид жилого помещения на случай проверки или просто посещения квартиры милицейскими сослуживцами Олега, но и еще потому, что он ей нравился, о чем капитан давно догадывался. Но до сих пор ни как не ответил на ее симпатию, лишь только потому, что точно знал, как только заметит Баренцов, а он заметит, в этом Шкляев не сомневался – с Воронцовой ему больше не работать.

           Из оцепенения Шкляева вывел все тот же голос:

           — Следующая пуля в голову.

           Дальнейшие указания капитан выполнял молча. Через пару минут с глазами и ртом заклеенными медицинским пластырем он лежал на полу в наручниках перекинутых через нижний отвод батареи отопления. Увидеть лицо своего нового знакомого ему так и не удалось. Следующие пятнадцать минут незнакомец куда-то настойчиво, но безуспешно звонил. Очередной набор номера был прерван звонком в дверь и мужчина тут же вернулся в комнату к Гурееву.

* * *

           Старший помощник прокурора Нина Петровна Огольцова с утра проверяла присланные начальником отделения милиции еще в пятницу «Отказные материалы» До конца месяца оставалось три дня, и она хотела по сложившейся практике заранее отменить несколько решений принятых начальником поднадзорного отделения Пивняком, что бы и его показатели сильно не подпортить и свои вывести, как положено. Закончив  прикидки, она с некоторым удивлением обнаружила, что по большому счету серьезных оснований для возбуждения уголовных дел по «Отказным материалам» нет. Это, конечно, был положительный момент в работе сотрудников уголовного розыска, но дело в том, что и материалов самих почти не было, но даже в период летнего затишья  показатели не могли упасть настолько. Сравнив выведенную цифру с количеством не раскрытых преступлений, она поняла, что раскрываемость неуклонно росла четвертый месяц подряд, что ни как не вязалось, ни с незаполненными штатами у оперативников, ни с их подходом к работе. В итоге ей не составило труда установить, что столь неправдоподобно высокие показатели связаны с тем, что за изучаемый период не зарегистрировано мелких преступлений, и да же заметный рост квартирных краж, что всегда характерно для времени летних отпусков не сбил положительной тенденции. Подняв отчеты за  два предыдущих года, она поняла, что если бы не квартирные кражи, то Пивняков вышел бы по раскрываемости на первое место не только в районе, но и в городе. И значило это, что оперативники окончательно распоясались и занимаются массовым сокрытием преступлений. А этого Нина Петровна допустить ни как не могла, поскольку тогда становилось очевидным, что прокуратура,  и в данном конкретном случае она пустила работу отделения милиции на самотек. А это уже было чревато и не для прокуратуры, а конкретно для нее. Подумав, что так могут и премии лишить, Огольцова набрала телефон. Дежурный по отделению не смог вразумительно объяснить, где находятся ни начальник отделения, ни заместитель по розыску со своими подчиненными, а уж когда выяснилось, что нет даже дежурного опера, пришла в ярость и, высказав несколько глобальных угроз в адрес руководства отделения милиции, бросила трубку. Кинув взгляд на часы, старший помощник прокурора собралась, было пообедать, после чего заехать на деревообрабатывающий комбинат, что бы на месте разобраться, с чем связано постоянное увольнение сотрудников по инициативе администрации и как следствие возросший поток жалоб в прокуратуру, тем более что, не смотря на вызовы ни кто из руководства ДОКа к ней не явился. Выйдя на улицу, она не спеша, направилась в сторону столовой, при этом предвкушение «Комплексного обеда» перебивалось справедливым негодованием в отношении Пивнякова и его заместителя по розыску Барабанова, решивших, как она поняла, любыми путями к концу года выйти на средний показатель по городу, дабы после Нового года, не быть освобожденными от занимаемых должностей. Проходя мимо остановки, Огольцова удержав закрывающиеся двери, взошла на площадку автобуса и, только заметив в окно знакомую вывеску, поняла, что автоматически приехала в отделение. Когда же она увидела, как во дворе из белых «Жигулей» выгружается оперативники во главе с непосредственным начальником, у которого на плече из стороны в сторону болтается автомат, поскольку он с трудом держится на ногах, про обед она забыла окончательно.

           Евгений Павлович и в самом деле был изрядно пьян. После того, как он утром в соответствии с диспозицией разработанной уже на месте расставил людей, с целью перекрытия всех возможных путей отхода любителей чужих автомагнитол с участка их предполагаемого  обнаружения, а сам остался с водителем в машине на случай погони, гнетущее чувство опасности  связанное с возможным появлением в любую минуту Серого, постепенно уступило место животному страху, подстегиваемому не возможностью повлиять на ситуацию.  Разговор с Гришановым не отвлекал от мрачных мыслей, и Женька стал потягивать припасенный коньяк, а Владимир Петрович за него закусывать печеньем. Не смотря на то, что печенья было всего полпачки, а Гришанов, проспав не успел позавтракать —  «Белый аист» закончился раньше.

Безрезультатно прождав до обеда, опера направились в находившуюся не далеко столовую автокомбината, где с молчаливого согласия зама по розыску и естественно при его непосредственном участии проверенным способом сняли напряжение, благо в соседнем со столовой помещении был буфет, где официально продавали «Буратино» и «Жигулевское», а неофициально остальные напитки. Водитель пол дня, сглатывавший слюну, глядя, как Барабанов прихлебывает прямо из горлышка коньяк, от водки отказался, но, видя, что мужики ни куда не торопятся и  ему вряд ли сегодня придется ехать дальше отделения, заказал на второе жареных сарделек, набрал пива и к окончанию обеда мало  отличался от сослуживцев. Даже знавший  слабую сопротивляемость своего организма, не смотря на крупную фигуру, а главное выдававший его после первой же рюмки прилив крови к лицу, Козловский под влиянием общего ажиотажа выпил пару рюмок, и теперь походил на перезрелый помидор, за что еще в годы учебы в Высшей школе милиции получил прозвище по названию этого овоща.

Когда, не обращая внимания на окружающих, сия колоритная группа во главе с Козловским, несшим свое багровое лицо, как полковое знамя, строем проследовала мимо восхищенного взгляда дежурного Лобудько, не могшего себе позволить даже в свободное от работы время из-за обширной язвы желудка, в кабинет зама по розыску, следом ворвалась Нина Петровна. Мужики, совершенно забывшие о вооруженном психе, бродящем в поиске  жертвы, где-то вокруг отделения и собиравшиеся обсудить финансовые возможности продолжения «обеда», не сразу поняли, что от них хочет эта разъяренная женщина, хотя не узнать старшего помощника прокурора, они конечно не могли. Общее внимание сконцентрировалось на Огольцовой, после того, как она вырвала ежедневник из рук Потемкина, перелистывавшего страницы в поисках отложенного червонца, на случай очередной ссоры с женой  или другого не предвиденного, но всегда вероятного обстоятельства. И припрятанная от супруги десятка, как нельзя лучше подходила для решения общего  вопроса в данный момент. Желавшая своим жестом, указать Василию Николаевичу в упор не видящему ее, на свое присутствие, Нина Петровна  хоть и была очень разгорячена, все же заметила, что Потемкин, в отличие  от коллег, смотрит не на плавно опускающуюся на пол купюру, а на свою книжку в ее руках. Опустив глаза, она выхватила на открытой странице строчки с датами, перечислением ювелирных украшений, и адресами. Все они были на территории обслуживаемой отделением. Под хмурыми взглядами оперативников старший оперуполномоченный был увлечен Огольцовой в его кабинет. Не смотря на то, что на ее вопросы он отвечал междометиями, старшему помощнику прокурора кое-что выяснить удалось. Указанные адреса не просто были в зоне обслуживания отделения, а почти все на территории отведенной старшему оперуполномоченному Потемкину, да еще в относительной близости от его места жительства. Просмотрев более внимательно перечень вещей, она пришла к выводу, что старший оперуполномоченный увяз в каком-то криминале. С каждой минутой разговор между ними все больше превращался в гневный монолог  помощника прокурора. Но так как неучтенное количество выпитого сказывалось все больше, то вскоре опер, положив голову на сложенные на столе руки, и вовсе перестал на нее реагировать. Посчитав, что для одного посещения информации и без пояснений Василия Николаевича достаточно, Нина Петровна с решительным видом удалилась, прихватив с собой ежедневник старшего оперуполномоченного.

           Одинцова не ошиблась. В порыве прокурорского гнева и личной неприязни к старшему оперуполномоченному (виданное ли дело плевать на стол старшему помощнику прокурора) она обошла несколько ближайших адресов указанных в списке и в двух квартирах застала хозяев. Старушка пенсионерка рассказала, что обращалась в милицию с заявлением по поводу кражи у нее золотого кольца с сапфиром, и с ней беседовал милиционер по фамилии Потемкин, которому она объяснила, что кольцо, скорее всего, украл ее сильно пьющий сосед по коммунальной квартире, после того, как она отказалась дать ему на выпивку. В другом адресе из отдельной квартиры у молодой женщины похитили золотой браслет и кольцо с изумрудом, оставшиеся от матери. Как она полагает, сделала это дворовая шпана, давно облюбовавшая скамейку напротив ее окна на первом этаже, которое она часто держала открытым в летнюю жару. Побеседовав со второй потерпевшей, Нина Петровна уже не сомневалась, что и по остальным адресам подтвердятся не зарегистрированные Василием Николаевичем заявления граждан по поводу краж указанных в его списке предметов.  Вознамерившись довести начатое до конца, она, вернувшись в прокуратуру, отправила по оставшимся адресам практиканта с повестками.

           После ухода Огольцовой Барабанов с трудом добудившись Потемкина, потратил еще некоторое время, добиваясь от него членораздельной речи, воспринимать, которую было тем более трудно, что сам он был не на много трезвее. Не обнаружив ежедневника,  они тут же сообразили, куда он делся, не смотря на свое состояние, и поняли, что выговором им не отделаться. Начавший трезветь от осознания происшедшего Василий Николаевич в попытке оправдаться перед руководителем, рассказал, что у него в сейфе имеются все девятнадцать заявлений по указанному в ежедневнике списку, и хотел предложить зарегистрировать их задним числом. Но озвучить, родившуюся в замутненном сознании  бредовую идею, он не успел. Барабанов, услышав сколько, подумал, что руководство не поверит  в его непричастность к такому количеству сокрытий, и  заехал Потемкину   кулаком в ухо. Василий посчитал, что наказание не адекватно (можно подумать, что перспектива возбуждения уголовного дела была для него приятнее), и завязалась потасовка. Сломав два стула, выбив дверцу шкафа и разбив графин, они несколько протрезвели и смогли вернуться мыслями к маячившим на горизонте перспективам не полного служебного соответствия одного, и …

           — Ты в Бутырку-то ко мне придешь? – спросил Василий Николаевич, глядя, как Евгений Павлович ощупывает покрасневшую с левой стороны нижнюю челюсть.

           — Если Нинка разрешение даст, — глядя, как набухает ухо Потемкина, ответил Барабанов и, порывшись в карманах, достал сигареты.

           Вдохнув дым Женькиной «Примы», не куривший Василий сглотнул слюну и достал из кармана червонец.

           — Все равно сегодня уже ничего не сделаем,   — сказал он, разглаживая на столе купюру.

           — Хватит. Допились уже. Если не убьют, то посадят, не посадят, так выгонят – вот перспективка-то, — подвел зам. по розыску итог последним событиям.

           С сожалением посмотрев, как Потемкин убирает десятку, Барабанов сделал две глубокие затяжки и, собравшись с мыслями, стал рассуждать:

           — Пока Огольцова не нагрянула с обыском, надо заявы выбросить. Не найдут заявлений, скажешь, что писать не стали, потому что не были уверены, что это кражи. Сам же говоришь, что ни одна дверь не взломана. Как такое может быть? А эти твои заявители ни чего   не напутали? Что там было? Серьги и кольца. Сами спрятали куда, да забыли. Память-то, как говорится девичья.

           — С баб, конечно, станется, но их же почти двадцать и почти все по моему кусту за три месяца. Но там и два мужика было. У одного часы золотые, а у другого портсигар серебряный с камешками.

           — С драгоценными? – поинтересовался Евгений.

           — Да, он не знает. Говорит, подарили, спрашивать было не удобно.

           — Говорил тебе, завязывай пить. Вот ведь тварь, какая! И шарашит по одному месту, не боится. Наверняка местные пацаны обнаглели. Давно бы нашел уже.

           — Можно подумать, мне заняться больше нечем, как этими сопляками. Я что виноват, что у нас нет опера по детской работе, и участковые профилактикой не занимаются? – возмутился Потемкин.

           — Это, ты, прокурору расскажешь, когда она тебя арестует за сокрытия, — угрожающе произнес Барабанов, что бы хоть немного урезонить подчиненного.

           Василий обиженно засопел.

           —  Ладно, доставай заявления, а то точно Огольцову дождемся. Даст Бог, обойдется, — попытался немного успокоить его Евгений Павлович. – Больной ты что ли? Сколько времени прошло, а ты их в сейфе держишь. Давно надо было выбросить. Скоро от водки совсем соображать перестанешь.

           — Можно подумать, ты меньше меня пьешь? – искренне обиделся Потемкин.

           — Ты не забывайся, когда с начальником разговариваешь, — осадил его Барабанов.

           Василий подошел к сейфу, но порывшись в карманах не нашел ключей. Осмотрев ящики стола и карманы формы, висевшей в шкафу, он застыл посреди кабинета, пытаясь вспомнить, когда видел ключи последний раз.

           — Лучше бы, ты, башку свою посеял, — вполне обоснованно упрекнул его Женька, за событиями последних дней совершенно забывший, что еще на прошлой неделе, желая проучить, забрал у пьяного Потемкина ключ, когда тот спал в кабинете и теперь он лежали у него в столе.  – Ты его не дома оставил? Когда последний раз сейф открывал?

           — Не помню.

           — Иди ключ ищи, а я скажу мужикам, что бы не бродили пьяные по отделению.

           Но опера после ухода старшего помощника прокурора, во избежание развития инцидента давно уже разошлись.

Закрывшись у себя в кабинете, Барабанов в ожидании Потемкина прилег на составленные стулья.

 

* * *

вверх, к началу, оглавлению

>> Глава XVIII. Нечаянная радость