Стихотворения, Проза, Цитаты, Афоризмы, Памятные даты

Глава XXII

 Дети

 

Проснувшись от сушняка давившего горло, Игорев босыми ногами протопал на кухню, и только отвалившись  от холодного крана, сообразил, что на дворе глубокая ночь, а он уже давно дома. Вернувшись в постель, он обхватил обеими руками подушку, и мгновенно снова заснул.

 

* * *

 

— Разрешите, товарищ майор?

— Входите, капитан. Я ждал Вас. Присаживайтесь.

— Я полагаю, Вам понятна цель моего визита?

— Для риторического вопроса у Вас, по-моему, излишне высокопарный слог.

— Ну, от чего же? Если учесть, что дни мои на службе, и уж во всяком случае, в Вашем подчинении  сочтены, то…

— Так вот, что бы Вы ни сомневались на счет карьеры, хочу Вам сообщить, что уже, как двадцать минут обе группы находятся в воздухе. В соответствии с разработанным Вами планом генералом отдан приказ на его выполнение, без каких либо изменений. Нам с вами приказано включиться в его осуществление сразу после доклада о приземлении соответственно каждой из групп.

— В благородство играете? – больше в свое оправдание, чем  в порицании начальника спросил капитан.

— Отчего же? Если учесть, что в составленном Вами плане есть все-таки одно изменение… — не договорив, майор откровенно улыбнулся, — то…

Не выдержав, капитан закончил за него:

— Мне поручено руководить вашей группой.

— Положим она такая же моя, как и ваша, а впрочем, у Вас на руках должен быть пакет…

Капитан открыл папку, и, порывшись в бумагах, вытащил плотный конверт, на котором рукой Старика было написано: «Вскрыть по прибытии в подразделение в присутствии непосредственного начальства. «Да, видимо он просчитался. Генерал не сдаст майора – своего друга. Он – капитан будет руководить группой сержанта, и она наверняка провалит задание, а группе прикрытия руководимой майором останется, чуть ли не констатировать это факт, кому как не ему составлявшему план, это понимать. И выходит, что он сам подписал себе «смертный» приговор. Собственными руками составил схему своего позора. Нет, все-таки  майор профессионал, хотя без поддержки Старика…» Капитан вскрыл конверт, и, пробежав глазами первый лист, протянул майору отпечатанное им же самим – капитаном задание, с рукописными уточнениями генерала  на первом листе изменившим руководителей групп. Это был крах.

* * *

Сержант сразу понял, что это не просто очередная тренировка – майор был излишне официален и главное не подал по своему обыкновению ему руки перед посадкой в самолет, хотя нехорошее предчувствие появилось еще, когда им было приказано получить на группу две радиостанции. Это могло означать только одно, что им изменят, задание еще до начала его выполнения и разделят на две группы. Но зачем? Оставалось только гадать.

«Прошло уже более получаса, а  сигнал о выбросе еще не поступил, значит, высадка будет в чужом округе. Впрочем, это мелочь по сравнению с тем, что им выдали двойной боекомплект. Неужели на поражение. Не может быть. Не война же, в конце концов»

В дверях кабины появился штурман.

— Кто старший группы?

Он поднял руку, тот протянул ему пакет.

— Кто должен принять руководство в случае вашей гибели? – Последовал второй вопрос.

Шаламов всем корпусом повернулся к нему. В его глазах читался немой упрек: «Ты мне не сказал!»

Сержант молча ткнул в него конвертом. Штурман протянул Шаламову второй конверт и сказал:

— Мне приказано Вам передать, что десантирование должно быть произведено немедленно, но пакеты Вы можете вскрыть только после приземления.

Они кивнули практически одновременно, убирая конверты в планшеты. Теперь сомнений не было – они противники. Все встало на свои места, и увеличенный  вдвое десант и две рации и…  Из кабины раздался голос летчика:

— Старшего группы на связь.

Они поднялись одновременно с Шаламовым. Оба сержанты, теперь оба старшие групп. Шаламов был ближе к кабине. Встав, он оглядел ребят, напряженно наблюдавших за  действиями командиров. Ни для кого не было тайной молчаливое соперничество между Шалым и сержантом – «Сереньким», как его про себя окрестили в группе, не то в производную от звания, не то от имени. Шаламов, подал Серенькому руку, помогая встать, хотя в этом не было ни какой необходимости, после чего подтолкнул его в плечо, пропуская вперед себя, а сам остановился в дверях кабины.

В наушниках протянутых пилотом раздался  голос майора:

— «Сосна, Сосна», я «Первый» как слышишь меня?

— Я «Сосна» слышу вас хорошо «Первый»

— Слушай меня внимательно Серенький. – Сержант внутренне напрягся – так его в лицо никто, в том числе и майор никогда не называл. Нехороший холодок пробежал по спине. «Беда», — подумал он и щелкнул тумблером.

— Слушаю Вас.

— Ранее полученное задание отменяется. Обе группы поступают в твое распоряжение.

«Все правильно – два конверта, две группы»

— Времени очень мало. Выбрасываться будете рядом с основной трассой на сто сорок седьмом километре. Ваша задача обезвредить пятерых заключенных бежавших сегодня утром с зоны. По последним данным они движутся на милицейских «Жигулях» белого цвета в сторону Н-ска. У них два «Калашникова» и два «Макарова»  Милиционеры убиты. В случае не возможности задержания, приказываю ликвидировать. Повторить приказ!

Слушавший  их разговор по другим наушникам штурман, ткнул пальцем в карту. Самолет прошел сто сороковой километр по отметкам на карте.

— Все понятно «Первый» мы как раз над отметкой. – И он протянул наушники пилоту.

Шаламов отступил, освобождая проход.

— Садимся ближе к земле, кучнее, с правой стороны от трассы. Я первый. Сразу к бою. Белые милицейские «Жигули». – И мгновение, подумав, добавил: — Бить по колесам, но уйти не должны. Противник вооружен. По возможности брать живьем. Пятеро. – И шагнул в открытый штурманом люк. Последним вышел Валерик, лишний раз, проверив, как закреплена оптическая винтовка.

Начав планировать, сержант повернул голову: «Раз, два… Все» Земля стремительно приближалась. На шоссе стала различима разметка. «Надо правее», — подумал он и заметил мчащиеся по дороге белые Жигули. Через мгновение на капоте стали видны синие буквы «ГАИ» Он схватился за кольцо. «Если еще немного. Может быть, удастся сесть перед машиной» Уже можно было пересчитать выбоины на асфальте. Рывок. Хлопок над головой. Ноги едва не коснулись дороги, но наполнившийся воздухом купол рванулся вверх. Сержант поджал ноги и повалился на бок. Парашют потащило  по шоссе. Машина, едва не сбив парашютиста, на полной скорости въехала в купол.

Когда, ребята размотали запутавшегося в стропах сержанта и откинули купол, в машине уже никого не было. Плохо различимые фигурки скрылись в лесу на другом краю поля. Ругать подчиненных, за то, что бросились выручать командира вместо того, что бы выполнять приказ, было некогда. Расстелив карту, быстро определились, что на ближайшую дорогу через лес беглецы выдут не раньше чем через восемь десять часов, либо вернуться обратно на эту дорогу, но в другом месте. Они, конечно, еще могли отсидеться в лесу, но в этой глухомани их можно было искать несколько дней с минимальными шансами, однако выбора не было. Оставив на шоссе всю дополнительную команду заменив своего радиста повредившего при десантировании ногу на  Шаламова  и распорядившись оставшимся  рассредоточиться в пределах видимости и следить за выходами из леса, на тот случай если все-таки «зэки», сделав круг, решат вернуться и, оставив  все кроме оружия, налегке бросился с остальными людьми вдогонку.

 Видимо звериный инстинкт гонимых людей в этой ситуации оказался сильнее, чем охотничий их преследователей, и через час непрерывного бега солдаты поняли, что  впереди никого нет. Объявив перекур, сержант снова развернул карту и позвал Шаламова. Они быстро сошлись во мнении, что-либо упустили беглецов, и те все-таки вернулись к дороге, либо те сразу спустились к реке и теперь в плавь обошли их часа на два.  Однако в том месте, где сейчас могли находиться сбежавшие, если отправились по реке, последняя делала крутой поворот — это вселяло надежду.  Осознав, что еще не все потеряно, сержант пожалел о том, что оставил группе прикрывавшей шоссе обе рации – теперь уточнить ничего было нельзя. Решив с Шаламовым еще пару не принципиальных вопросов, и отметив про себя уже не в первый раз, что Шалый явно испытывает к нему непонятную симпатию, поднял людей. Как всегда последним встал в строй Валерик, обняв обеими руками свою оптику. «Как ребенок с игрушкой», — подумал сержант и подтолкнул в спину Шаламова. Последний был явно крепче его, и ели все выдержат заданный им  темп, то они нагонят беглецов. Серенький еще раз хлопнул по плечу Шалого и перестроился в конец колонны – замыкающий по определению должен был выдержать скорость ведущего. Еще до того как он замкнул цепочку, солдаты перешли на счет «Четыре» постепенно наращивая шаг. Теперь они остановятся только по команде или если кто-то упадет. Сержант поправил ремень и с седьмого шага вошел в  колею – теперь до поворота реки.

Когда в начале третьего часа бега на него перестали оборачиваться, сержант понял, что сил почти не осталось. Заданную ведущим скорость далее выдерживать он не мог. Шаламов вдруг обернулся, но поднять руку не успел, и  в него стали тыкаться солдаты. Остановись он хоть на пару метров дальше, и они все покатились бы с крутого обрыва реки. Свалившийся последним на тела подчиненных сержант увидел, как на не менее крутой  противоположный берег реки взбирается пятый беглец. Остальные четверо уже исчезли в придорожном березняке. Выждав, когда последний скрылся среди деревьев, ребята на пятой точке начали спускаться к воде.  Переплывали с явным трудом – никто даже не попытался уберечь от воды оружие. Один только Валерик, в прочем, как и другие не попытавшийся сохранить от воды автомат, держал над головой свою винтовку. «Значит, помнит задачу», — мелькнуло в голове у замыкающего, перед тем, как  хлебнуть воды. В тот момент, когда он осознал, что свет над головой уходит, и уже был готов хлебнуть воды вторично, непреодолимая сила потянула его наверх. Вынырнув и   запрокинув голову назад, в последней попытке набрать воздуха и удержаться на плаву, он почувствовал, как  его, обхватив под правую руку, завалили на спину и после того, как состояние на плаву стало устойчивым, голос Шаламова произнес: «Все нормально командир – не уйдут»  Взобравшись, не без помощи подчиненных на обрыв, сержант отдышался и увидел, как Топорков влезает на сосну. Спустившись через пару минут, тот доложил, что, судя по встревоженным птицам и характерным дымам, заключенные идут  на поселок. Выслушав доклад и смахнув с волос тину, сержант, опираясь на локоть Шаламова поднялся и в нарастающем темпе двинулся в указанном направлении. Через минуту перестроившись на бегу  группа снова в едином ритме двигалась в сторону поселка.

Вылетевший откуда-то с права камень с силой ударившись в дерево, отскочил, едва не попав в ведущего. Шаламов на полной скорости, будто бы его подсекли, сделал кувырок и исчез в ближайших кустах. Остальные тоже попадали в разные стороны от тропинки. В наступившей тишине откуда-то сверху мужской голос произнес:

— Если кто встанет — стреляю. У меня карабин.

Валерик, лежавший на спине, снял с предохранителя свою «игрушку», и направил ствол в самую гущу листвы.

«Видит. Сейчас он его снимет. А где же еще четверо?», — подумал сержант, боковым зрением наблюдая, как указательный палец снайпера опускается на спусковой крючок. «А откуда у них карабин?»

— Не стрелять!! — крикнул сержант. – Эй, мужик. Ты кто?

— Дед Пихто! Ну-ка, отстегнули магазины от автоматов и положили все на землю. И тебя с винтовкой тоже касается. А то в раз щас, как куропаток сниму, — с командирскими нотками в голосе произнес невидимый мужчина.

— Эй, охотник, не заводись, всех все равно не перебьешь.

— Хочешь проверить? – с ехидцей в голосе отреагировал тот на замечание сержанта.

«Всех не всех…, — подумал Серенький, — а ведь не волнуется не чуть» — И скомандовал: — Отстегнуть магазины, автоматы положить. Встать.

Ребята с явной неохотой выполнили команду, при этом, дружно пытаясь, разглядеть в листве человека.

«Правильно мыслят», — наблюдая за солдатами, подумал сержант. «Сейчас бы полоснуть очередями. Кто-нибудь да попадет. Из шести-то стволов наверняка», прикинул он и положил свой автомат на траву.

— Ладно, ладно, — примиряюще заговорил Шаламов. – Ты что погон не видишь?

«Отвлекает», — посмотрев на Шалого, поняло сержант и, расстегнув на поясе кобуру, быстро переложил «Стечкин» за ремень на спине.

— Я и дырку у тебя на лбу разгляжу, которую сейчас сделаю.

— Ты не дури, мы и, правда, солдаты. Ищем пятерых заключенных. Сегодня утром с зоны бежали.

— То-то я смотрю и вас тоже пятеро.

«А ведь прав охотник. Нас-то тоже пятеро. Как бы и в самом деле палить не начал», — судорожно думал сержант, пытаясь сообразить, как же выйти из ситуации.

— Мы тебе документы показали бы, так ты оттуда не разглядишь, — проговорил Шаламов в надежде, что невидимый выйдет из своего укрытия, а там уж…

— А ты не сомневайся, показывай.

«Во, черт глазастый, — услышав ответ, подумал сержант и тут же сообразил: «Да у него никак карабин с оптикой»

Шаламов достал из нагрудного кармана Военный билет и поднял над головой.

— Разверни. – Раздалось из листвы.

Шалый повернул билет другой стороной.

— Не дуркуй, — снова раздался голос. – Фотографию покажи.

Шаламов исполнил команду.

— Теперь переверни страницу.

Шаламов выполнил и это.

«Читает зараза. Точно оптический прицел… или бинокль. Но раз читает, значит стрелять, не будет. Лесник наверно», — сделал вывод сержант.

— Следующую давай, — снова распорядился незнакомец и, видимо прочитав очередную страницу, спросил: — Это как же вы сюда попали? Это же почитай пятьсот верст с гаком.

— На самолете, — честно ответил Шаламов. – А ты откуда знаешь, где часть находится? Штабной что ли?

Вместо ответа затрещали ветки, и через секунду на землю спрыгнул человек лет около пятидесяти в форме капитана милиции с карабином в руках и биноклем на шее. Поднявшись, и оглядев напряженные лица солдат, он закинул винтовку за спину и подошел к Шаламову.

— Ты старший?

— Нет, — ответил Шаламов и кивнул в сторону сержанта.

Милиционер шагнул к нему, протянув руку:

— Капитан Кунгурцев — участковый инспектор.

Сержант то же представился, пожав протянутую руку.

— Значит, ловите? – с некоторой тревогой в голосе спросил участковый.

— А вы что не в курсе? – догадавшись о его неосведомленности, спросил сержант.

— Да я с утра в области был. Обратно на попутках. Вот решил на прииск по дороге заглянуть. А то почитай уж две недели, как не был. А тут смотрю самолет, да парашютисты. Ну, и пошел на перерез. Дай думаю, встречу, посмотрю, что за гости такие. Так говорите, пятеро сбежало. Я утром уходил, мне не передавали. Значит, позже сбежали. Вооружены?

— Два «Калашникова» и два «Макарова». Двух сотрудников ГАИ убили.

— Выходит, терять им нечего, — то ли спросил, то ли сделал вывод новый знакомый и, сняв фуражку, вытер платком пот со лба.

Солдаты молчали.

— Стало быть, они решили, золотишком запастись перед дальней дорогой.

— Не думаю, — не согласился с его предположением сержант, убирая в кобуру пистолет. – Они на машине в сторону Н-ска шли. Мы их остановили, а вот задержать не смогли.

При этих словах командира подчиненные понурили головы.

— Чего ж так? – с сожалением спросил милиционер, от внимания которого не скрылось изменение в настроении солдат после его вопроса.

— Так получилось, — ответил сержант, давая понять, что  в подробности вдаваться не намерен.

— Ну, если обратно на шоссе не вышли, то скоро будут в поселке. Тут другой дороги нет.

— Если вернулись не страшно – у нас там осталась еще одна группа.

— Тогда пошли. – И капитан шагнул на тропу.

* * *

Борулин Евсей Семенович не собирался, отмечать никаких юбилеев. После того как на семьдесят шестом году вышел на пенсию, стал понемногу сдавать. Он бы еще поработал, но видимо пришла его пора, и, поняв, что объезжать такой огромный участок уже не может, не просил подыскать ему место полегче (вряд ли ему отказали бы), просто написал заявление о выходе на пенсию и с тех пор жил на берегу реки в своем доме. Шикарный дом поставили за две недели. Лесхоз в благодарность за столько лет работы и материалы выделил и людей прислал. Жил бывший лесничий неторопливо – размеренно, так же как работал до недавнего времени. После смерти жены дом в поселке вместе со всем хозяйством продал – заниматься самому, все равно было некогда, и совсем переехал в казенный – в лесничество. Ему собственно предлагали, вселится в старый дом, но он отказался. Во-первых, там давно жили другие люди, а во-вторых, в доме, где все напоминало о счастливых годах проведенных с покойницей, ему находится, было тяжело, что собственно и было основной причиной продажи. Теперь же он вновь развел огород, купил корову. Каждый год по весне брал в райцентре поросенка. Кроме того, еще были куры и Бригадир – овчарка, которую списали в лесничестве, как раз под его пенсию, а он и забрал. Теперь они жили, вместе коротая свой век. Впрочем, забот в хозяйстве хватало, и пенсионные годы летели не заметно. Правда, у него была дочь, но та уже, как двадцать лет жила в городе.

* * *

В тот год, незнамо каким ветром в поселок занесло студентов. Думали, видимо, на прииске срубить деньжат по легкому. Работы они там, разумеется, не нашли (кто же чужих людей к такому делу допустит) и ребята недели две бродили по окрестным лесам, пока не напоролись на участкового, ну он их наладил побыстрому обратно. Студенты, разумеется, убрались восвояси, но прихватили с собой Светлану – дочку. И когда только познакомиться успели не понятно. Хорошо хоть записку оставила. Отец с матерью чего только не передумали, уже собрались ехать ее искать, но она объявилась сама. Новости дочь привезла, конечно, не плохие, но мало порадовавшие родителей. Светлана устроилась в районе на химкомбинат, а через два месяца вышла замуж за одного из несостоявшихся золотоискателей – студента. Свадьбу сыграли скромно в студенческом общежитии, чем ее родители были крайне недовольны, но да что ж поделаешь. Вскоре родилась и Настенька. Пока была жива мать – супруга Евсея, дочь с зятем и внучкой наведывались регулярно, а вот когда ее не стало… Да, что говорить – жизнь течет, все меняется. Справедливости надо заметить, что «Студент», так с первого дня знакомства тесть стал величать зятя, звал его переехать в город, но Евсей категорически отказался. С тех пор виделись они не часто.

* * *

Евсей Семенович больше всех скучал по внучке, но своими посещениями не обременял родственников, считая, что у каждого своя жизнь. Поэтому, когда еще засветло на пороге появилась Настенька — радости старика не было конца. Пояснив, что приехала поздравить деда с юбилеем, а родители быть не смогут – работа, стала раскладывать городские подарки. Завертелась радостно-праздничная кутерьма. Евсей подавал Насте из погреба, собираясь по такому случаю, нет, не по поводу своего юбилея, по поводу приезда внучки, накрыть во дворе стол и позвать народ, когда в дом ввалились пятеро незнакомцев. Хотя до поселка еще не дошла весть о побеге заключенных, старик сразу понял кто они – БЕДА. Припасов у Евсея было много, а вот спиртного не держал, не переносил на дух, видимо этому способствовал весь предыдущий образ жизни обусловленный характером работы лесника. Он даже на поминках жены едва пригубил. Наевшись до отвала, и расслабившись, не прошеные гости все-таки решили рискнуть и послать хозяина в поселок за водкой, перед этим популярно ему, объяснив, что если он кому-нибудь расскажет об их визите, то Настеньку его сначала пустят по кругу, а потом порежут на мелкие ломтики. Ничуть не сомневаясь, что они исполнят свою угрозу, старик отправился в поселок. Шел он медленно, обдумывая, как ему быть. Если сказать мужикам, то, зная нравы местного населения можно быть уверенным, что «гостям» уйти, не дадут, тем более что оружия в поселке навалом, но Настя… Так и не приняв никакого решения, Борулин зашел в магазин. Продавщица хорошо знавшая Евсея Семеновича, была крайне удивлена, когда он потребовал, аж двадцать бутылок водки. За пятнадцать лет работы в магазине, она ни разу не видела, что бы он брал спиртное.

— Праздник, что ли какой? – в сомнении спросила она, укладывая в его рюкзак бутылки.

— Да так, в запас.

— Вы же вроде не пьете?

— Ну, надо же когда-то начинать, — вымученно улыбнувшись, ответил старик и, не взяв со стола сдачу, направился к дверям.

— Евсей Семеныч, а сдачу?! – крикнула ему в спину продавщица.

Старик, не оборачиваясь, махнул рукой.  Восприняв посещение старика, как происшествие, работница прилавка рассказала об этом, зашедшему через несколько минут участковому.

 Милиционер с солдатами догнал Борулина на пол пути к дому, возвращавшемуся, не смотря на груз, куда как более резво.

— Евсей! – окликнул участковый старика. – Погоди. Куда так спешишь?

Борулин на окрик резко остановился, едва не уронив с плеча рюкзак.

— Ты что орешь-то, как в лесу? – не отдышавшись, спросил Евсей Семенович, разглядывая попутчиков Кунгурцева.

— Семеныч, мы и есть в лесу. Ты что уже по дороге глаза залил?

— А ты что мне наливал? – со злостью в голосе спросил Евсей.

— Ты что? Белены объелся, что ли, старый? – подходя ближе, спросил участковый.

— А ты чего вяжешься?

— Да ты точно не в себе, Борулин, — подытожил капитан, беря его за плечо.

От его прикосновения словно от удара Евсей Семенович привалился к ближайшему дереву и медленно сполз на землю, звякнув бутылками. Наверно впервые в жизни он плакал, а потом долго и путано рассказывал о непрошеных гостях. Когда он закончил сержант достал Километровку, чистый лист бумаги и со слов старика тщательно начертил план дома и подходы к нему с привязкой к местности. Затем солдаты отошли в сторону и начали в полголоса совещаться, тыкая пальцами в план дома. Успокоив, как мог Борулина, участковый подошел к ребятам.

— Слушайте! Я, конечно, понимаю, что вызывать подмогу из города долго, но можно позвать местных мужиков. У нас тут охотников хватает, да и вообще народ решительный с детства с оружием. Мы этих тварей в раз повяжем.

— Да не в них дело. Ты же милиционер должен понимать. Пока мы их выкуривать будем, они ж, — Шаламов кивнул в сторону Борулина, — его внучку по косточкам разберут. А потом два «Калаша» и пистолеты еще, это ж не шутка. А постреляют ваших охотников, кто отвечать будет. Они уже двух  твоих коллег убили, и терять им не чего, сам же сказал. Сдаваться они наверняка не захотят – им так и так вышка. Да и что им твои охотники? Они же в избе. Стены не прострелишь. Это ж не зверюшек в лесу щелкать.

— Ну да, ну да… — закивал головой Кунгурцев, несколько обидевшись за такое отношение к охотникам. Он потому и ходил всюду с карабином, что сам был заядлым охотником.

Сержант подошел к Борулину.

— Ты вот что, отец. Подведи-ка нас к дому как можно ближе, что бы «гости» твои не заметили. Так ты говоришь, дом всеми окнами на реку выходит и на самом обрыве стоит?

Старик молча кивнул, с сомнением глядя на солдат.

Дважды обойдя с трех сторон дом, с четвертой напротив обрыва была открытая местность, все опять углубились в лес, и солдаты начали снова совещаться, но на этот раз вместе с участковым. Старик стоявший в стороне услышал, как милиционер с нескрываемым удивлением спросил:

— А получится?

На что Шаламов ему ответил вопросом на вопрос, но уже, так что Борулину не было слышно:

— А что, есть другие варианты?

На что милиционер в свою очередь пожал плечами.

— Тогда решено, — сказал Шаламов и обратился к Борулину:

— Евсей Семенович, у тебя лодка на реке есть?

Старик снова молча кивнул.

— Подойти к ней, что бы из дома не было видно можно?

— Можно, — наконец заговорил тот.

— Ну, вот и ладушки. Пошли покажешь.

Сержант потянул Шаламова за рукав и шепнул на ухо: «Шалый, ты уверен?»

На что Шаламов так же шепотом ответил:

— Ты командир, ты и должен быть уверен. А наше дело выполнять. – И немного подумав, добавил: — Но, план мне нравится»

Шаламов, Валерик и старик пошли к реке, делая большой крюк, что бы не быть замеченными из дома.

Борулин отвязал им лодку, а сам остался на берегу.

Примерно с километр они плыли под обрывом, что бы их не увидели из окон и потом повернули к другому берегу. Уйдя в лес, вернулись по берегу на уровень дома и, выбрав сосну повыше, по очереди забрались. Несколько минут  смотрели в бинокль. Затем Шаламов оставив Валерика, той же дорогой вернулся назад и доложил о своих наблюдениях командиру. Выслушав его, сержант обратился к капитану:

— Раздевайся.

— Чего?

— Форму, говорю, снимай.

— Зачем?

— Снимай, объясню.

Участковый раздевался, слушая сержанта. Кунгурев  и без того не очень верил в успех затеи военных, а, услышав, что они еще придумали, только покачал головой, но спорить не стал.

Застегнувшись на все пуговицы, новоиспеченный капитан поправил на голове фуражку.

— Ну, как?

— Как  корове седло, — ответил Кунгурцев, имея в виду, что  его форма повисла на довольно щуплом  сержанте.

Оглядев себя, и не понятно чему, улыбнувшись, тот сказал:

— Может это и к лучшему.

Потом он покопался в своей одежде и, достав оттуда очки, напялил себе на нос.

— Не зря все-таки таскал. Пригодились.

Даже подавленный страхом за Настеньку, Еевсей, посмотрев на сержанта, улыбнулся. Кто-то из солдат, не сдержавшись, хихикнул. Если бы не капитанские погоны, то сержант вполне мог сойти за пугало.

Подавив смешки, солдаты снова начали совещаться.

* * *

— Я тебе говорил, нельзя было его посылать. Сдаст паскуда, — обратился крупный большеголовый мужик с порванным ртом к невысокого роста почти лысому человеку, брившемуся, сидя за столом.

— Уходить надо пока не поздно, — высказался еще один, стоявший у окна.

Сидевший за столом, положил бритву, и не торопясь, тщательно вытер остатки мыла полотенцем с лица.

— Заткнитесь оба. Сами же водки хотели. Нече теперь гоношиться. Не пойдет он  к мусорам, ему внучка дороже. Да тут красноперых на сотни километров не сыщешь – глушь. Хорошо если есть один на всю округу. И все хвати об этом. Лучше посмотрите, как там девка, а то Плясун с Чижиком ее раньше времени замучают. Как бы в подтверждении его слов за стеной раздалась возня и мгновенно подавленный девичий крик.

Мужик с порванным ртом открыл дверь в соседнюю комнату. Там, двое других, раздевшись до трусов, разложили на кровати девушку. Один усевшись ей на руки над головой, ладонью затыкал рот, а другой рукой с остервенением тискал грудь. Второй, задрав платье и разорвав трусики, все никак не мог раздвинуть ей ноги. Девчонка отчаянно сопротивлялась, но молодые подонки старались по возможности не шуметь, что бы не привлечь раньше времени внимания старших товарищей в соседней комнате.

— А ну разбежались, петухи!! – рявкнул на них вошедший. – Сказано же было: «Девку не трогать» Старше вас есть. – И наотмашь врезал по затылку, тому который щупал грудь. Тот мгновенно соскочил с кровати. Второй нехотя отпустил девушку и встал. Настя, оправив подол платья и сжавшись в комок, прижалась к стене.

— Ты слова-то  подбирай, а то ведь и ответить можно! – с вызовом  сказал неторопливый насильник.

— Ты на меня зенки-то не выпячивай, — ответил ему рваный рот. – Рано волю смотрю, почуяли. – И сделав шаг в направлении оппонента, добавил: —  Свежего воздуха наглотались, можно и спустить. – При этом он сунул руку в карман.

Споривший с завидной быстротой отпрыгнул к комоду и, схватив стоявшую на нем железную статуэтку медведя,   точившего когти о дерево, занес руку для удара.

— Не подходи! Качан расколю!!

Большеголовый остановившись, презрительно ухмыльнулся и сплюнул под ноги приготовившемуся к защите.

— «Баклан», ты и есть «баклан» — равнодушно произнес он.

Вынув из кармана руку с зажатым в ней мотком веревки, бросил ее к ногам Плясуна.

— Девку связать и  не трогать. Повторять боле не буду.

Лысый хорошо слышавший, что происходило в соседней комнате, спросил вернувшегося:

— Ну, что они там?

— Да, Чижик свою жопу с п… перепутал, да и Плясуна видать, давно не учили.

— Ничего, вот выберемся, я им лично кишки-то намотаю, — сказал стоявший у окна. – Говорил же, не надо было их брать.

— Что ты заладил(?): «То не надо, это не надо» Смотри лучше внимательнее, — пресек их разговор лысый.

Некоторое время молчали. За стенкой опять началась возня. Большеголовый шагнул к двери. От туда раздались голоса: «Да держи же ты крепче!»  «Вяжи лучше крепче!»

Услышав это, большеголовый не стал открывать дверь и подошел к окну, встав за спиной у наблюдателя.

* * *

Хорошо видевший в оптический прицел, перемещения по дому зэков, Валерик едва сдерживался, что бы не нажать на курок. Даже с такого расстояния через речку он не сомневался, что не промахнется. Но понимал, что более двух человек подстрелить ему не удастся, а, скорее всего одного, поскольку после первого же выстрела все потенциальные мишени уйдут из проемов окон. Достав фляжку, он полил на глаза и снова навел оптику на дом. На тропинке к дому появился участковый. У него странно изменилась походка, да вообще он стал как-то мельче и теперь был в очках. Милиционер остановился. Повернувшись к реке, снял фуражку, очки и, достав носовой платок, вытер лицо. Узнав сержанта, Валерик понял, что в плане произошли какие-то изменения. Но раз его не поставили в известность, значит, его задача прежняя, и он снова навел прицел на окно с маячившими в нем фигурами.

* * *

Все время, сожалевший об уже сделанном беглец, увидев, подходившего к дому милиционера, отпрянул от окна, еле слышно выдохнув:

— Засыпались.

— Спокойно, — раздалось за его спиной, и лысый подошел к другому окну.

Большеголовый взял со стола автомат и взвел затвор.

— Не стреляйте, он же один, — все так же спокойно продолжал руководить лысый. – Рваный, убери автоматы. Пустишь мусорка.

— Ты, что Хрящь? Окружили же нас, — не скрывая испуга, сказал стоявший у окна.

— Заткнись, Гнусавый. Если бы окружили, «красноперый» к дому бы не поперся. Один он. Не знает ничего. Если дверь не откроем, может чего заподозрить, а так если что, возьмем по-тихому.

Большеголовый поставил автоматы за бочку стоявшую в углу,  откинул  щеколду и встал за дверь.

Милиционер, не постучав, решительно толкнул дверь.

— Евсей Семеныч, ты дома?! А ли помер уже? – произнес он, переступая порог. Заметив, сидящих за столом, кивнул им: — Здорово, мужики.

— Здоровей видали, — невольно вырвалось у Гнусавого, теперь вблизи разглядев щуплого милиционера в очках.

Хрящь с силой пнул его под столом ногой и то же кивнул вошедшему:

— Добрый день.

— А хозяин-то куда подевался? – прикрывая за собой дверь, спросил милиционер. — Увидев за ней Рваного, протянул ему руку: — Кунгурцев — участковый местный. А вы кто будете?

Большеголовый уже сжимавший  в кармане нож, что бы всадить  милиционеру по самую рукоять, от неожиданности пожал протянутую ему руку.

Гнусавый хихикнул. Хотя смешного, конечно, было мало. За подобный жест на зоне он сам получил бы «перо» в бок.

Не дожидаясь от Рваного ответа, милиционер прошел к столу. Большеголовый незаметно вытер правую руку о штаны – рукопожатие у милиционера было слабое и потное.

— Семеныч недавно в магазин пошел. А мы-то… Мы-то из города. Поохотится приехали.

— Охотники, значит. Охотники это хорошо, — отодвигая табуретку и присаживаясь к столу рядом с Гнусавым, сказал милиционер.

За спиной у него чуть стукнула щеколда. «Дверь запер», — догадался сержант. «Жалко…» Положив на стол, он раскрыл свой планшет. С левой стороны каждый в своем отделении торчали несколько аккуратно заточенных карандашей.

 Снова обхватив в кармане рукоятку ножа, Рваный подошел к милиционеру со спины, только и ожидая команды Хряща. Но, последний за свои сорок шесть лет жизни, из которых двадцать один провел за решеткой, повидав огромное количество людей в погонах, такое убожество встречал впервые и в этот момент с некоторой брезгливостью наблюдавший за сотрудником, не торопился. Откровенно говоря, глядя на этого очкарика, он испытывал неприязнь не столько к форме, сколько вообще к внешнему виду вошедшего до такой степени, что  да же чужие руки об него ему  марать не хотел. Отпустив рукоять пистолета, Хрящ вынул руку из кармана.

Тем временем милиционер достал из своего планшета лист бумаги, расправил его на столе. Затем, зачем-то вынув правой рукой два карандаша, один взял в левую и сказал:

— Вы вот тут напишете мне каждый, как вас величать полностью и откуда вы. Что бы я мог вас зарегистрировать. Сами понимаете — порядок, есть порядок.

На последних словах он поднялся со своего места и, кивнув Рваному, потыкал карандашиком в лист. Хрящ то же кивнул большеголовому. Большеголовый на мгновение замешкался, не поняв, чего от него хочет «бугор» — толи пора кончать «красноперого», то ли, правда, записывать свои данные. Это сомнение в его жизни стало последним. Сержант точно рассчитанным ударом левой руки всадил ему в правый глаз карандаш. Еще до того, как большеголовый вскрикнул, второй карандаш торчал из левого глаза Гнусавого. Понимая, что вытащить из планшета пистолет он не успеет, сержант толкнул на Хряща стол и прыгнул на него. Все произошло на столько быстро, что вскочить лысый не успел, к тому же ему помешала спинка стула, на котором он сидел.

Валерик, увидев первое движение командира, не стал дожидаться окончания этого действа, а навел оптику на окно второй комнаты. Поймав в прицел ухо Чижика, нажал на курок. Еще до того, как пуля разбила стекло, снайпер произвел второй выстрел.

Услышав звук бьющегося стекла, Плясун упал на пол, как будто это ему, а не Чижику попала в голову пуля, и откатился к комоду. От его толчка с комода на пол свалилась статуэтка медведя.

Подсаженный Семушкиным Шаламов режа руки, лицо и все, что попадало по острые осколки стекла, с трудом просунулся в узкое оконце и, не успев до конца сориентироваться в полутьме комнаты, получил  сильнейший удар железным медведем по голове. Теряя сознание, он все-таки произвел один выстрел, и захлебываясь кровью, Плясун повалился рядом с Шаламовым. Пуля пробила ему горло.

Сержант с Хрящом, вцепившись в горло друг другу, катались по полу. В тот момент, когда явно более сильный Хрящ оседлал своего противника, и в очередной раз ударял его головой об пол, из потолочного люка находившегося в другом конце комнаты, по ступеням скатился Топорков, и, подбежав к дерущимся, хотя в тот момент это определение к сержанту подходило слабо,  точным ударом приклада решил исход поединка. Обмякшее тело лысого упало на Серенького.

В этот момент Рваный, в отличие от Гнусавого замертво свалившегося от укола карандашом, размазывая по лицу кровь, с торчащим из глазницы обломком и забыв в ажиотаже о пистолете в кармане, вытащил из-за бочки автомат и дал длинную очередь от стены к стене. Одна пуля насквозь прошила Топоркову правое плечо, вторая попала под левую лопатку. Мгновенно забыв о задыхающемся под телом лысого Сереньком, Топорков, резко присев, повалился на спину и дал длинную очередь, оставив на теле Рваного почти вертикальную строчку от подбородка до пупка.

Когда Семушкин, не ставший бесполезно терять время, что бы забраться за Шаламовым в окно, бросился к двери и, наконец, выбил ее, сорвав щеколду, все уже было кончено. Он остановился в двери, видя, как из другой комнаты командир выводит Шаламова, который, обняв того одной рукой за шею, а другой, держась за свою голову, хотя и к месту, но очень не потребно ругается. Увидев Семушкина, оба начали, одинаково идиотски улыбаться. Вслед за ними Топорков вывел Настю, перешагивая через тело лысого. Судя по отсутствующему выражению лица, она была в шоке. Мимика Насти  мгновенно изменилась, когда она увидела, как Семушкин в ее сторону взмахнул автоматом и раздалась короткая очередь. Услышав, стук сзади себя, сержанты и Топорков с Настей обернулись. Хрящ лежал в той же позе и на том же месте, только теперь в его правой чуть откинутой руке был пистолет. Шаламов, забыв про свою разбитую произведением искусства голову, склонился над телом. Одна пуля попала в лоб, вторая раздробила верхнюю челюсть, обезобразив лицо. Вынув из руки убитого пистолет, он повернулся к стрелявшему.

— Не любишь ты, Семушкин, лысых, как я посмотрю, — произнес Шалый и медленно провел рукой со лба к затылку по своей, не смотря на неполных двадцать лет, с огромными залысинами голове.

Первым хихикать начал Топорков. Когда, постепенно смех охватил всех, переходя в откровенное ржание и даже Настя начала смущенно улыбаться, не то, чувствуя себя неловко, не то не до конца оправившись от шока, в дверях появился Евсей в сопровождении Кунгурцева, принадлежность последнего  к правоохранительным органам можно было определить только по сапогам и  темно-синем трусам, тем более, что он опирался на карабин, как на палку. Старик бросился к внучке, и видимо, наконец, выйдя из стрессового состояния, они, обнявшись, залились слезами. Участковый, продолжая стоять на пороге, в очередной раз обвел взглядом комнату. Затем, подтянув  трусы и посмотрев на Серенького, произнес:

— Это ж надо так избу испоганить. Мне ж теперь в районе месяц отписываться придется, а то и в область чего доброго погонят. – И снова поправив небогатое свое обмундирование, добавил: — Ну, что вы, мужики, в самом деле? Неужели нельзя было поаккуратней? – И вдруг сообразив, спросил: — А еще-то двое где?

Последний вопрос вызвал у военных приступ теперь уже просто болезненного смеха. У Топоркова  да же  потекли  слезы.

— Чего ржете? – сердито спросил участковый. – Вон чего наделали-то(?) и потешаетесь, как дети малые.

Захлебывающийся от смеха Шаламов, стал показывать рукой в сторону открытой двери в другую комнату и с трудом произнес:

— Ты извини, капитан, но с двумя другими у нас то же не очень аккуратно вышло.

Сопровождаемый новым раскатом хохота, капитан прошел в другую комнату, откуда тут же раздалось его  ворчание:

— Пять человек положили, сами чудом живы и потешаются. Ну, прямо дети. – И вернувшись обратно, глядя на их лица, добавил: — Так и есть дети.

Вслед за сержантом ребята  вышли на улицу и пошли к обрыву. Увидев, что примерно на середине реки Валерик изо всех сил налегает на весла не весть откуда взявшейся лодки, начали по команде Шалого хором звать его. Обернувшись, снайпер несколько мгновений заворожено смотрел на них. Наконец убедившись, что зрение его не подводит и их действительно четверо, бросил весла и, встав в лодке во весь рост, начал приплясывать. Ребята разделись и, накрыв оружие обмундированием, начали прыгать с обрыва. Охваченный общим порывом Валерик, не сняв да же сапог, тоже прыгнул в воду. Топорков пытаясь снять гимнастерку, почувствовал головокружение и сел свесив ноги с обрыва, наблюдая, как ребята на перегонки плывут на встречу Валерику.

 

* * *

вверх, к началу, оглавлению

>> Глава, скорее всего, последняя